Яков Александрович думает: «Надо, однако, выбирать. Можно, конечно, съездить к обеим, но это утомительно. Впрочем…»
Блуждаев вскрывает третий конверт. Это письмо самое короткое: «Ты меня не любишь. Ты всех любишь, кроме меня. А если это не так, то ты приедешь ко мне на Новый год. Твоя позабытая Л.».
— В каждой строчке только точки после буквы «л», — бормочет Яков Александрович. — Люсенька, детка. Всегда она так подписывается.
И с Люсенькой тоже давно не виделся. С тех пор, как она переехала.
Блуждаев вздыхает, встает с дивана, подходит к окну. Во дворе мальчишки, вопя, катаются с деревянной горки.
«Что же делать? — размышляет Блуждаев. — Надо что-то решать».
Решать ему мешает звонок. Яков Александрович идет открывать дверь. Телеграмма. От супруги.
«Вылетаю тридцатого. Встречай. Целую».
«А ты люби ее, свою девчо-онку!..» — неистовствует магнитофон соседей.
Яков Александрович перечитывает телеграмму дважды.
«Вот, значит, какой пассаж, — думает он. — Значит, вылетает».
Блуждаев качает головой, сует телеграмму в карман. Потом берет три листа бумаги, ручку, садится за стол и пишет три одинаковых письма — Лене, Ларисе, Люсе.
«Дорогая моя девочка! Спасибо, что не забываешь. Очень хочу тебя видеть. Но лучше, я думаю, будет, если ты сама приедешь сюда. Во-первых, на меня другие не обидятся, а во-вторых, просто хочется встретить Новый год, как бывало, — всем вместе. Тем более, и мама тоже к Новому году приедет — телеграмму прислала. Так что ждем вас всех. Целую крепко. Папа».
Магнитофон за стенкой переходит на английский язык.
1973
Я не люблю свою работу…
Со школьной скамьи я мечтал быть историком. На математике и физике я читал книжку про войны государства Урарту с могущественной Ассирией. Я восхищался Геродотом, а на Архимеда мне было наплевать. Но однажды математичка сказала моей маме, что у меня способности к логическому мышлению, а мама в это поверила, а я никогда не огорчал маму. До конца школы книжка оставалась недочитанной. Я с отвращением зубрил аксиомы, теоремы и правило буравчика.
Вручая мне аттестат зрелости, директор школы сказал, что мои несомненные склонности к точным наукам дают ему основание видеть мое будущее связанным с этими науками. А я видел себя историком. Но я видел хуже, чем директор. Иначе я бы разглядел, что на исторический конкурс тридцать человек на место, а лучший друг моего папы — декан политехнического, а это дает дополнительную уверенность маме, которая обещала сойти с ума, если я провалюсь, поступая на исторический…
Я не провалился. Я поступил в политехнический.
В институте я ненавидел все предметы. Тут, правда, была история, но ее прогуливали всей группой, да и история тут была не того времени… В часы лекций по истории другие сидели в кино, а я учил сопромат, оправдывая надежды декана, который сказал, что возлагает на меня надежды, а он был лучшим другом моего папы, а это вы уже знаете.
На распределении я получил назначение в научно-исследовательский институт, о котором мечтали все. Все, кроме меня.
Работу свою я возненавидел сразу и бесповоротно. Меня тошнило от вида кривых, которые чертили, а потом с жаром обсуждали мои сослуживцы, — я тихо сидел и читал про приготовления Ассирии к новому походу на Урарту.
В один прекрасный день меня подозвал начальник и сказал, что своей вдумчивостью я произвел на него хорошее впечатление, и что он хочет предложить мне интересную диссертационную тему, и он уверен, что я с ней справлюсь, и нечего благодарить, потому что он только рад помочь, если видит, что человек работает с желанием.
— Правда, знаний по математике, полученных в вузе, будет недостаточно, — сказал он, — но мы направим вас на специальные курсы…
Три года, стиснув зубы, я слушал лекции по математике. Потом, преодолевая отвращение, писал диссертацию. На защите сказали, что только человек, бесконечно влюбленный в свое дело, мог написать такую блестящую работу.
К этому времени я был уже заместителем своего начальника. Я решал вопросы, участвовал в заседаниях, совещаниях, советах, произносил слова о повышении уровня и улучшении параметров.
А в ящике моего стола лежала книжка, и там бородатые ассирийские воины уже приближались к вражеским границам…
Когда начальник отдела уходил на пенсию, он объявил руководству, что никто на свете не заменит его с большим успехом, чем я. И я был назначен начальником. Чтобы как можно реже ходить на службу, я клал в портфель книжку и говорил, что буду работать в библиотеке.