Краюхин двинулся к толпе.
— Пожалуйста! — широко улыбнулся он, доставая авторучку. — С удовольствием!
— Ну и хорошо, — сказал молодой человек, подавая книгу.
К вечеру Краюхину вернули треть тиража. Когда складывать книги было уже некуда, Краюхин полетел к Амурскому.
— Подумаешь, — сказал Амурский. — Шекспир тоже не всем нравился.
— Я не Шекспир! — закричал Краюхин. — Меня все в лицо знают! Домой несут!
— Интересно, — сказал Амурский. — Что ж ты там написал?
— Ты что?! — страшным голосом сказал Краюхин. — Не прочитал?
— Извини, — сказал Амурский. — На все времени нет.
— Зачем же тогда, — затрясся Краюхин, — зачем ты мне советы давал? И ворона зачем? И студень?!
— По дружбе, — объяснил Амурский.
Краюхин схватился руками за голый череп и, шатаясь, подошел к окну.
Внизу стояли люди с книгами в руках и выкрикивали его имя.
1973
Подумать только! Они его осуждают! Говорят, как он мог с тобой так поступить? Как ты могла быть такой дурой?
Сами они дураки! Они дураки, а он — умница. Я сразу, как мы познакомились, поняла, какой он способный: и читал, и писал, и расписывался красиво. Правда, со мной не расписался. Он сказал, расписка любви не заменяет. И правильно! Что, нет, что ли? А меня он всегда любил. И все делал, что я ни попрошу. Я ему говорю:
— Леша! Иди учиться!
Ну, он и пошел. Только, конечно, условие поставил, что тогда с работы уйдет. Ну и правильно! Его зато в вечерней школе всем в пример ставили, как он хорошо работу с учебой совмещает. А после школы он дальше пошел, в институт. Потому что его к знаниям уже сильно тянуло, а работать он уже не хотел. И правильно! Что он, двужильный, что ли? И потом, я же сверхурочно взяла, неужели же нам не хватало? Всегда нам хватало, особенно на него.
А после института пришел и диплом показывает.
Я говорю:
— Леша! А я тебе за это костюм купила.
Он надел, ему так хорошо! Прямо жених!
Он говорит:
— Знаешь, по-моему, все-таки пора уже иметь нормальную семью.
Я говорю:
— Лешенька! Я этих слов давно жду!
Он говорит:
— Ну и отлично, завтра я тебя с ней и познакомлю. Я, конечно, ужасно обрадовалась. Потому что она такая начитанная, на рояле играет. А на свадьбе-то он меня сразу не узнал, потому что я на каблуках была. А потом узнал, говорит:
— Знаешь, тебе бы тоже пора. В жизни надо вовремя определяться!
После этих слов у меня на него прямо глаза открылись: до чего же он все правильно понимает! И правда, думаю, пора!
И тут мне как раз очень Жора помог. Прямо очень. Потому что он, наоборот, мне сказал, что любовь без расписки — это не любовь. И тут же расписался. И не только расписался, но и прописался. И правильно. Мне как раз только квартиру дали. Вот он меня так сильно и полюбил. Полюбил и прописался, чтоб найти в моей квартире свое счастье, а его самого чтоб не нашли. Потому что его-то уже искали — за то, что он алименты не платит жене — ну, которая была до меня. Той, что была до нее, он платил, потому что на той он женился по любви, а на этой — потому, что уже ничего нельзя было сделать.
А все должно быть только по любви. И мы с Жорой все полюбовно решали и расстались полюбовно. В смысле, что квартиру я ему всю оставила. А как же? К нему ведь как раз родственники приехали, чтоб его убить. Потому что это не его родственники были, а той жены, которой он не платил. А где же им всем жить? Они ведь Жоре и детей его в подарок привезли, про которых он еще не знал.
А я к маме переехала. У нее на двоих — в самый раз. Девять сорок и туалет рядом. Выйдешь через двор — и две остановки трамваем.
Вот в трамвае я с Николаем и познакомилась. Сидели рядом. Вернее, это я сидела. Он-то лежал. А тут контроль.
— Это, — говорят, — ваш?
Я говорю:
— А что?
— Если, — говорят, — ваш, пусть очухается и билет покажет!
— А если, — говорю, — не мой?
Они говорят:
— Тогда мы его заберем, потому что остальные тоже отказываются.
Я говорю:
— Так и будете везде забирать, что плохо лежит?
Ну, тут шум, крик, женщины заругались — те, которые еще не замужем, с теми, которые уже…
Я Николая на себе с поля боя вынесла, из общежития выписала и к маме прописала. И стала его ждать. Потому что его все-таки забрали. Потому что он уже давно на доске висел: «Они мешают нам жить». Вот его на время и увезли подальше, чтоб не мешал.
Он туда уехал, а зато Леша приехал. Вернее, пришел. Даже прибежал. Потому что которая на рояле его выгнала. Потому что он на Бетховена сказал, что это Бах. И она его выгнала, и он ко мне прибежал, сказать, что все это из-за меня.