Во время чая говорят про разное, касаются жилищного вопроса. Кто в кооператив вступил, кто менять собирается. Начинают спорить, какой район в городе лучше. Спорят долго, но потом кто-то скажет: «Всяк кулик свое болото хвалит», и с этим все согласятся.
Потом гости уходят. Дубов помогает жене унести в кухню посуду. Потом, сопя, раздевается, заводит будильник, залезает в постель.
— Хорошие люди, — говорит ему жена про гостей.
Дубов уже не слышит — спит.
Сначала ему ничего не снится. А потом опять возникает тот сон. Война, и он бежит, и в него стреляют, и он кричит, и в него опять стреляют, и он умирает, а потом появляется дикторша Центрального телевидения, и у нее лицо Лиды, когда она еще не была женой Дубова, и она улыбается и машет Дубову, и он к ней идет, идет, а ее уже нет, а он включает телевизор, а телевизор не работает, но он точно знает, что там, за экраном, Лида, и он стучит по экрану, только это уже не экран, а дверь, и она не открывается, а он все стучит, стучит, стучит, а она не открывается…
Утром Дубов просыпается и некоторое время лежит с открытыми глазами.
Жена говорит ему:
— Ты все же лишнего вчера выпил. Уж и кричал во сне, и ворочался. Что снилось-то?
Она идет готовить завтрак.
Дубов встает, подходит к окну. Что-то смутно беспокоит его, что-то такое вроде вспомнить надо, что ли? Только что вспомнить? Про него самого или про что-то другое?
Стоит Дубов, смотрит в окно. «Вот грохочут», — отмечает машинально.
— Ты что? — жена заглядывает в комнату. — Опоздаешь!.
Дубов вздрагивает, отходит от окна, идет на кухню.
«…Дополнительные обязательства приняли труженики рыбохозяйственных предприятий области…»
Дубов сидит, ест. Сперва не слушает, думает о чем-то.
Потом начинает слушать.
1978
«Ну, зачем я иду?» — подумал Катышев и усмехнулся даже, потому что очень хорошо знал зачем, и это «зачем» даже двусмысленным не было, а вполне односмысленным.
Вот он, дом. Старый, крепкий, темный. А перед ним — гастроном маленький, и возле него всегда какие-то мужички неопрятные толкутся. Зашел Катышев в гастроном, постоял перед витриной отдела винного, подумал, что взять — за два тридцать рислинг или портвейн марочный. Взял рислинг, положил в портфель, вышел из магазина. «Надо было портвейн взять», — подумал. «Скотина», — это про себя. Но хотя отчетливо произнеслось внутри него это слово, но по-настоящему скотиной он себя не ощутил, не почувствовал. И это не удивило его, скорее, огорчило привычно. И, усмехаясь, как это он тонко свои эмоции анализирует, Катышев уже сворачивал под арку.
Прошел во двор, а там, у ящиков посудных, опять какие-то мужики соображали, грузчики, что ли, и мимо них прошел Катышев и в угловой подъезд вошел. На лестнице воздух плотный стоял, не перемешивался, и чуял Катышев запах жареной рыбы и еще какие-то запахи. Эти запахи всегда здесь были, сколько Катышев помнил.
А сердце, между прочим, у него все-таки забилось. И хоть ровно он по лестнице поднимался и не быстро, а все равно у двери постоял немного, с дыханием справляясь. Дверь темно-коричневая, широкая. Наверху эмалевый номер стертый. Вдохнул Катышев и кнопку звонка тронул.
За дверью сипло звякнуло. Теперь Катышев уже сильно жалел, что пришел. То есть сильнее, чем до того, как позвонил. И это ему знакомо было — так раньше тоже бывало.
«Дома нет», — подумал Катышев, и с облегчением, и зная, что если нету дома, то он жалеть будет.
Зашуршало за дверью, замок щелкнул, дверь приоткрылась.
Она стояла в дверях и на него смотрела. Ну, ясно, не ожидала она его, конечно, но видел Катышев, что и не удивлялась.
— Это ты? — спросила она.
— Я, — сказал Катышев. — Это я.
— Заходи, — сказала она. — Только я в таком виде…
— Все нормально, — сказал Катышев, входя. — Нормальный вид.
Он обернулся и стал за собой дверь запирать.
— Входи, — сказала она. — Я закрою.
— Валяй, — сказал Катышев бодро. Так бодро, что даже противно ему стало, и про себя он выругался, а потом вдруг решил, что все нормально, чего в самом деле…
Снял плащ, на вешалку повесил, и кепку повесил.
А она входную дверь защелкнула, к нему обернулась. А на ней халатик какой-то красный был, выцветший. Отдыхала, наверное спала.
— Ну, привет, — сказал Катышев и улыбнулся. Очень широко он улыбнулся. — Ты спала, что ли?
— Читала, — сказала она. — Заходи, только не пугайся. У меня там беспорядок.