Вот мы с ним едем в троллейбусе, и на остановке входят люди, и среди них один, на фоне которого остальные кажутся трезвыми. И конечно, говорит слова, которые не при дамах, вернее, он их прямо этим дамам и говорит, но все дамы спокойно себе едут и не обращают внимания, потому что они нормальные, а этот не первый и не последний. Но мой-то — ненормальный, он же не может не обращать внимания. Он к этому подскакивает и кричит:
— Прекратите безобразничать!
Он же не соображает, что в этой фразе три «р».
Он так это говорит, что все забывают про того, со словами, и смотрят только на этого сумасшедшего.
А тот ему, конечно, предлагает катиться, если тут не нравится. На что мой кричит, что ему и тут прекрасно и что это его родина (еще три «р»!), и лезет в драку, и сколько мне стоит здоровья, чтобы достать его из милиции! Тем более, что он-то даже не пил…
Или как-то мы идем с ним и подходим к ларьку, где продаются газеты, и все нормальные люди покупают нормальные газеты. Тёк он подходит, и при всех просит этот журнал, где буквы идут в другую сторону. И хорошо, что многие не знают всей правды, и думают, что это арабские.
Я ему говорю:
— Положи в портфель, дома почитаешь.
Он говорит:
— Это что, порнография?
И начинает читать в метро, и еще бормочет вслух, и люди это слушают и смотрят — в общем, я имею ту дорогу.
А что было с ребенком!
Когда мальчик родился, он заявляет:
— Я хочу назвать его в честь нашего дедушки, пусть ему земля будет пухом.
Я говорю:
— Не будь большим идиотом, чем ты есть. Дедушке уже все равно, а мальчику с этим жить.
Так он кричит, что с таким, как я, ему вообще не о чем говорить, и таки называет ребенка в честь дедушки. И это, конечно, драма, но слава богу, не трагедия, потому что он же мог назвать мальчика в честь дедушки с другой стороны.
А эта история с диссертацией!
Он над ней столько сидел и нажил такой геморрой, что ему можно было давать степень автоматически — причем не только по этим водорослям, но и по инвалидности. И вдруг он приходит и говорит, что его не допускают к защите. Якобы слабое экономическое обоснование. Я говорю:
— Ну, конечно. Значит, у всех сильное обоснование, ау тебя слабое. Не будь большим идиотом, чем ты есть!
Так вместо того чтобы сказать «спасибо», он говорит, что, между прочим, обоснование таки могло быть лучше. И садится писать новое обоснование.
Я говорю:
— А если тебе теперь скажут, что там у тебя слабое историческое обоснование? Или географическое? Или вообще плохой почерк? С твоей головой надо жить там, где этого не скажут!
Так знаете, что Он бормочет? Он бормочет, что почерк у него, действительно, поганый.
Я ему говорю:
— Осел, куда ты лезешь? Это же стена! Стене можно что-то доказать с той стороны. А ты хочешь с этой! Где ты этого своего упрямства набрался?
И он на меня смотрит и вдруг говорит:
— Это не я набрался, это ты потерял.
И тогда я смотрю на него и думаю, что кто-то из нас двоих идиот. Но поскольку одна из этих двух версий меня не устраивает, я кричу ему:
— Осел, сходи к логопеду!
1977
— Ну, давай, будь здоров… Ну так вот, я тебе серьезно говорю: я вообще это все упразднил к чертовой матери, понимаешь… Я б официально двоеженство разрешил… Я тебе точно говорю — назрело… Нет, нет, мне больше не наливай… Ну, ладно, полрюмочки… А в целом, я тебе откровенно скажу: скотина я, конечно, изрядная. То есть, что значит — скотина… Я же ничего ей не врал. Никаких там обещаний, никакого вранья. Все она знала про меня — и что жена, и что парень. Все это она знала. Это я молодец, я ее, понимаешь, информировал… Будь здоров… А ты вообще-то ее видел? Да видел, тогда, помнишь, в машине — это она и была. Нуда, вот эта пигалица… Я помню, сперва тоже так глазом скользнул — ну, девочка как девочка, у меня таких девочек пол-отдела… Я даже и не помню уже, как это мы с ней первый раз разговорились. Вроде подвез ее после работы, что ли, я в ту же сторону ехал. Дай, думаю, подвезу, ну, не первый класс девочка, ну, пусть будет, думаю… Ну куда ты льешь столько? Мне же нельзя… Да. «Не первый сорт». Скотина, конечно… Оказалось, я себе чудо в машину посадил. Она, как тебе объяснить… Ну, мы же все сегодня уже из синтетики сделаны, уже настоящего мало, понимаешь, в нас, все какие-то заменители. А эта девочка — она вся из натурального… Ну, из кислорода там, из углерода — но в чистом виде, без примесей… И я рядом с ней — ты пойми, я же ее вон на сколько старше! — я с ней вдруг задышал иначе, я свежим воздухом зады шал… Сам пей, я пропущу… И думаю: «Боже мой! Вот же оно! Вот! С неба свалилось! Да за что мне этот подарок?..» И она ко мне тоже… «Ничего от тебя не надо, ты есть — и все». С одной стороны — как ребенок. А то вдруг как скажет что-нибудь! Ну, думаю, птица, откуда в тебе этой мудрости?.. И главное — все естественно, понимаешь. Все как в кошке, никакой игры специальной, чтобы, скажем, удержать как-то. Наоборот! Давай, говорит, бросай меня. Семья — святое дело. Давай бросай… Вроде как насмешка, а это она серьезно, понимаешь. Да. А тут моя уже тоже… Ну, ты же ее знаешь — ну, баба, до мозга костей, несмотря на все свои дипломы… Ты еще сам-то не знаешь, чего там у тебя, а она уже чует… Ну и поехало. Мол, все бывает, я все понимаю… Но подумай, мол, у нас ребенок, сколько лет живем… Решай, мол, сам, думай, мол… Давай — за встречу! Все, мне больше ни-ни… В общем, что сказать? Жил почти год, как Джеймс Бонд. Только без права на убийство. А то бы кого-то убил бы из нас троих. Да не убил бы, кишка тонка… А уже при этом весь страхом пропитался — и эту потерять боюсь, и рвать со своими страшно, вроде и верно, не мальчик уже, и как там дальше чего будет… Нам же гарантий охота, понимаешь. И главное, если б они меня как-нибудь провоцировали, я б решил чего-нибудь. Так ведь нет, этой помощи мне от них не было. Та ничего не требует, а эта себе ждет… Причем вот они с моей не то что разные — они как все равно позитив с негативом: что тут белое — там черное, и наоборот… И вдруг, буквально в один день, мне обе: трус ты, мол, братец. Обе! Не сговариваясь! В один день, понимаешь… Ну, плесни-ка чуть-чуть… Ну, в общем, моя, наверное, умнее оказалась. «Все, — говорит. — Мне надоело. Давай уходи. Хватит». То есть дождался провокации. Ну и страх в эту сторону больше сделался… И от страха — решился. Ну, когда это было? Две недели уже. Да. Встретил, как обычно… Ключи взял… Поехали. Она уже в машине все поняла. Я вижу, мне уже ничего говорить не надо, уже она все знает. А я себя убийцей ощущаю, и уже мне хочется все переиграть — и чтобы все наоборот, понимаешь?.. А она говорит: «Только ты не говори ничего. Все нормально. Дурачок. Давай шампанского выпьем где-нибудь». И веселая-веселая сделалась. Ну, потом прорвало, конечно, но так, на секунду. Выпили мы этого шампанского. Мне и в глотку-то оно не идет. «Все, — говорит. — Только не звони». Ну и все. Я первые дни с ума сходил. А потом… Да нет, и сейчас иногда так станет… Нет, все верно — на кой дьявол я ей такой? Я ей не соответствую. Но ты понимаешь, она же как кусок природы! Вот ты меня сколько знаешь — ты помнишь, чтоб я так вот сидел и кишки наизнанку выворачивал? Банальная история, конечно. Помнишь этот фильм был — «Осенний марафон»? Ну вот… Я думаю: ну а скажи она мне, к примеру, что ребенка ждет? Ну вот что бы я сделал? Думаешь, я знаю?.. Значит, не любил я ее, что ли?.. Значит, я вообще не умею, понимаешь. Я ж тебе говорю — все заменители какие-то: жалость, привычка, инерция, страх, главное. И вообще, уже парню моему девчонки по телефону звонят. А мы уже с тобой ребята подержанные, уже должны мозгами жить. Ну вот я сделал все мозгами. И кому лучше от этого? Моей? Ну, может быть, хотя она мне этого никогда не простит внутри. Не покажет, а не простит… Парень вырастет. А она? Тоже выживет, конечно, она мне так и говорила: делай как хочешь, выживу! Хорошее слово… Ну а ты-то сам? У тебя вроде тоже одна жизнь!.. Вот я думаю — взять и позвонить! И что? Все снова?. И потом — пошлет она меня… А может, и нет… А может, позвоню, а она мне: я замужем. Ну и правильно… Я тебе говорю: неправильно все. Я бы ввел двоеженство. Ну почему двоих нельзя любить-то? Сделать все законно, де-юре. Ну, может, госпошлину брать за это. И чтоб аморалку не шили. Раз всех устраивает. Как в исламе. Смеешься… А я ее во сне через день вижу, пигалицу эту чертову… Ну да, ясно, время лечит, и все такое. Ну и вылечит — и что? Тишь болотная… В общем, я так скажу: не дай тебе Бог… А к двоеженству придут, точно говорю. Вот возьму — позвоню… Да ладно, шучу… не позвоню… Давай допивай! Пойдем… Нет, я не буду больше… И так боюсь, гаишник остановит. У них возле нашего дома пост, ты же знаешь.