— А сколько стоит «маленькая»?
…Водопроводчик начал хватать ртом воздух и, крестясь, пятясь задом, выпал за дверь. Он впервые увидел вблизи существо, которое не знает, сколько стоит «маленькая!» Больше этого водопроводчика мы не видели. Мог быть разрыв сердца.
Девяностые. Лечу на выступление в Свердловск.
Отцу за восемьдесят.
«Найди улицу Шейкмана. Третий дом от угла. Последний этаж. Два левых окошка. Там ты родился».
После концерта ночью отвезли на улицу Шейкмана. Оставили одного. Отсчитал третий дом от угла. Последний этаж. Два теплых крайних окна. В ту далекую зиму оттуда увидел свой первый снег.
Растрогался, навернул слезу. В гостинице с чувством выпил водки.
Подробно рассказал отцу, как навестил место рождения.
Описал девятиэтажный дом, два окна…
— Сколько этажей?
— Девять.
— Почему девять? Было пять!..
(На месте старого дома построили новый.)
Выходит, слезу ронял не по адресу.
А все равно было приятно.
По рассеянности несколько раз мог расстаться с жизнью. Из-за той же несобранности не довел до конца.
ПЕРВАЯ ПОПЫТКА. Мне пять лет. Вывезли к морю. Новый Афон.
В слезах вбежал в комнату: «Мама, мама! Шнелька не дает взять красивого червячка!»
Дворняжка с лаем носилась кругами, не давая взять в руки гадюку…
ВТОРАЯ ПОПЫТКА. Мне шесть лет. Коммуналка, угол Загородного и Бородинской. Тридцать жильцов. Родители оставили меня у соседа дяди Кости. Моряк, он жил в тельняшке. Комнатка узкая. Я на диване читаю букварь. Дядя Костя ставит на табурет чайник с крутым кипятком. Я откладываю букварь, нагибаюсь за кубиком. Задеваю чайник. Чайник пятилитровый. Мне повезло: лилось туманно, из носика. Я завопил. Дядя Костя был ловкий матрос. Содрал с тельца одежду, растопил на мне кусок масла. Детская кожа вздулась гигантскими пузырями. Голова кружилась. Казалось, связка воздушных шаров поднимет меня к потолку…
До сих пор вижу в дверях любопытные лица соседей. Запомнил, где чья была голова.
Столько лет прошло, а следы на теле остались. По ним меня узнают читатели…
ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА. Я уже не мальчик. Институтская практика. Завод имени Шаумяна.
(Варили масла, смазки. Все жирное, скользкое. Бедные тетки, уставшие мыться, лоснились, как шпроты. С тех пор не ем шпрот.)
Опытная установка. По стеклянным трубочкам, соединенным резинками, текло, смешивалось и что-то полезное получалось на выходе. Один из компонентов — серная кислота 98 процентов.
Однажды почему-то перестала течь кислота.
Я молотком легонько стучу по резинкам.
(Кстати, до сих пор так чиню все. Не работает — постучи молотком. Иногда оно чинится.)
Тюк-тюк. Тюк-тюк. Стучу молоточком по трубочке с кислотой, мурлычу под нос. Резина трескается, струйка кислоты прицельно бьет в глаз!
От кипятка тогда спас матрос дядя Костя. В этот раз оказался поблизости слесарь по имени Сергей. Он схватил пожарный шланг и сшиб с ног струей воды в пять атмосфер из брандспойта. Я закрывался руками, катался по полу, орал.
Сергею не удалось выбить мне глаз, зато концентрация кислоты в нем опустилась до уровня допустимой
Творческие люди вне профессии опасны для себя и для общества. Всегда кто-то должен быть рядом. Не обязательно муза. Слесарь. Пожарник. Желательно врач.
Я прошел через все. В том числе через это.
В пятнадцать лет занимался боксом. Тренировались в общежитии «Корабелки» у метро «Автово».
Ринг в подвале. Из мужской раздевалки надо по коридору пройти мимо женской душевой. А как пройти мимо, когда тебе нет двадцати?!
Темная дверь душевой, продырявленная, как звездное небо. Завхоз, матерясь, раз в неделю менял у двери филенку. Наконец на болтах привернули металлический лист. Наутро дверь была пробита поперек и вдоль, будто прошита автоматной очередью сексуального маньяка.
Студентки знали, что моются не одни, гордились молодыми телами. Горячие взгляды парней доводили воду до кипения. В душевой девичий смех звучал звонче, чем при обычном, никому не нужном мытье.
Одним глазком прикоснувшись к прекрасному, ребята врывались в спортзал разогретыми. На ринге дрались яростно, до крови.
Тренер хвалил за спортивную злость.
Но стоило выехать на соревнования, боксеры становились вялые, никакие. Не было стимула.
Тренер психовал, он никак не мог понять, почему мужской характер проявлялся только в подвале!
Семидесятые. Технологический институт имени Ленсовета. Мне двадцать.