А у меня-то на душе благодать.
— Оленька, это мелочи жизни! Посмотри: на деревьях почки набухли!
— Когда Николай долг отдаст?! Другой бы пятки ему подпалил! Мужик ты или не мужик!?
Я зубы стиснул, говорю:
— Оленька, повторяю! На деревьях почки набухли!
— Сосед третью машину меняет, а у тебя даже самоката никогда не будет! Ты не мужик!
Чувствую: нервы натягиваются, как струны гитары.
— Оля, исчезни! Убью — пожалеешь!
Ни в какую.
— Смотри, в чем хожу десять лет не снимая! Ты не мужик!
— Ах, не мужик? — и банку сметаны об пол хрясь!
Как граната рванула. Жена в сметане, глаза круглые,
рот настежь.
И тишина.
Я с утра в магазин. Вернулся, банку сметаны держу в руках.
— Доброе утро, дорогая!
Только она рот открыла — я банку сметаны об пол хрясь!
И тишина.
Каждое утро приношу по банке сметаны. Об пол — и тишина.
У кого с нервами нелады, лучшее средство — сметана. Баночку натощак об пол. И тишина!
На шестой весне пенсионной жизни взвесив все «за» и «против», Вениамин Петрович Бунин решил жениться. Пора!
На влюбиться не было ни времени, ни сил — просто нужен был приличный человек женского пола, умеющий готовить, стирать и, в случае чего, вызвать «Скорую». Желательно, чтобы невеста имела пристойную пенсию. А если она при этом не будет уродиной — большое спасибо!
Но где найти такую незамысловатую женщину? На улице не пристанешь. В газету объявление не дашь: мухлюют, что получше — своим.
Родные и близкие обещали помочь. Сказали, что в городе полно непристроенных женщин, мечтающих связаться узами брака с крепеньким пенсионером еще на ходу и при пенсии.
Уже назавтра звонили и обещали познакомить с одной.
Вениамин Петрович оделся как для торжественных случаев: финское белье, в прошлом бельгийский костюм, белая рубашка без верхней пуговицы, прикрытая галстуком в клетку, велюровая шляпа. На антресолях шляпу помяло, сплюснулась до ковбойской. Направляясь на свидание в этой шляпе, цокая подковками туфель, Бунин чувствовал себя ковбоем, скачущим на свидание с красоткой.
В садике его представили Вере Павловне. Она оказалась пуда на полтора больше того, что обещали Вениамину Петровичу, но в таком возрасте кто считает?! Она подала руку для поцелуя. Вениамин Петрович не спеша целовал пальцы, разглядывая камни и оправу кольца.
Бунин взял Веру Павловну под руку. Они стали прогуливаться расслабленным шагом людей, которым спешить некуда да и незачем. Лицо Веры Павловны бережно хранило следы былой красоты, и Бунин решил, что прохожие думают: «Этот хорошо сохранившийся мужчина в молодости завоевал сердце когда-то красивой женщины! Вот уж, верно, был донжуан!»
Вениамин Петрович довел Веру Павловну до парадной и стал прощаться, поскольку со школьной скамьи помнил: в первый же вечер входить в дом девушки непозволительно. Но Вера Павловна, властно взяв за локоть, затащила на чашку чая.
Невеста жила на пятом этаже без лифта, поэтому пока, отдуваясь на каждой площадке, добрались до квартиры, Вера Павловна успела вкратце рассказать биографию, в которой фигурировало около четырех мужей, все военные. Первый был адъютантом то ли Буденного, то ли Кутузова.
Квартирка была тесноватая, но обставлена добротно, на стенах мужественно блестело оружие: сабли, пистолеты, кинжал.
Вера Павловна хлопотала над ужином, продолжая разворачивать панораму своей богатой военными событиями жизни.
Вениамин Петрович разглядывал помещение, в котором предстояло жить, поскольку считал: вошел в квартиру, как честный человек обязан жениться. В целом ему тут нравилось, а из кухни пахло чем-то съедобным, и есть хотелось, как никогда, верней, как всегда.
Вера Павловна внесла на подносе ужин. Дымилась жаренная с луком картошка. На тарелке в зеленом горошке разлеглась ветчина. Пироги! Бледно-розовый, но отчаянный хрен! Что-то еще, но желудочный сок затуманил глаза.
— Вера Павловна! — ахнул Бунин, смахнув слезу. — Вы собираетесь все это съесть за ночь?
— Пополам! Теперь у нас все будет пополам, — сказала Вера Павловна, накладывая на тарелку картошку, туда же салат, кусок ветчины, горошка, хрен, который тут же вцепился в глаза и нос Бунина.
— Но на ночь же! — простонал Вениамин Петрович, густо намазывая масло на хлеб. — Вы не думаете о желудке!
— Что о нем думать! Пусть лучше обо мне кто-нибудь подумает! — Вера Павловна разлила из графинчика водку и зажгла папиросу: — Ну, за знакомство!
— Вера Павловна! В нашем возрасте пить и курить — это уже, простите, ни в какие ворота! — Бунин хотел что-то добавить, но Вера Павловна чокнулась, выпила и так расхрустелась огурчиком, что Вениамин Петрович не выдержал, забытым движением кинул водочку в рот и накинулся на еду так, что Вера Павловна перестала жевать и, подперев голову, нежно уставилась: