— Ни до и ни после. А во время эры.
— Какой?
А Петька опять как чихнет.
— Во время 1-й эры, — говорю.
— Любопытно, любопытно, — говорит Сергей Фомич. — А ты, Брыкин, случайно не заболел?
— Да нет, — отвечаю, — я здоров. Это Петька Козлов заболел.
— Ну и что же?
— А то, что он своим чихом меня все время сбивает. Скажите ему, чтобы не чихал больше.
— Хорошо, — говорит он. — Ты, Петя, сдерживайся как-нибудь. А то товарища сбиваешь.
Закрыл Петька лицо платком и молчит. Тут сразу наша сигнализация заработала. Сначала Ленка Авдеева с шестой парты чихнула, потом Клячкин с нулевой, потом опять с шестой. Значит, 606.
— В 606-м, — говорю.
— Просто в 606-м?
— Просто.
— Нет, — говорит Сергей Фомич, — не просто. Ну-ка, Петя, чихни разок.
Петька чихнул.
— Понял? — говорит Сергей Фомич. — В 1606-м.
А я покраснел, стою и молчу.
— Эх вы, чихунчики, — говорит Сергей Фомич, — и не стыдно вам? Обмануть меня решили. Вы не меня, вы себя обманываете. Садись, Брыкин, тебе даже двойку жалко ставить. За твои успехи, знаешь, что полагается?
А Петька, будь он неладен, опять как чихнет.
— Правильно. Единица.
Так мой метод и закончился. Надо мной еще долго в школе смеялись. А я подумал и пришел к выводу: нехорошо я поступил, неправильно. Не тот знак придумал. Надо было нам на истории не чихать, а вздыхать. Тогда бы ни один учитель не догадался. Потому что на уроке истории каждый ученик имеет право вздыхать. Сами знаете, какая трудная вещь — хронология!
Мои друзья — актеры
мои друзья-актеры собираются после спектаклей или концертов и начинают рассказывать свои актерские байки: о театральных происшествиях, об актерских розыгрышах, о веселых сюрпризах, которые таит в себе их профессия. И хотя я слышал эти истории тысячу раз, я все равно не устаю удивляться, сколько в моих друзьях куража, жизнелюбия и стремления к радости даже в то тяжелое время, в которое всем нам выпало жить.
Конечно, я не актер, и в моем исполнении многие истории проигрывают, но я все равно хочу вам рассказать об актерах знакомых и незнакомых, чтобы вы хотя бы на несколько минут почувствовали себя в этой удивительной среде.
Меня всегда поражали эстрадные актеры, обладающие даром импровизации, которые умеют прямо на сцене ответить так, что потом все повторяют их слова. Одним из таких актеров был популярный конферансье Олег Милявский.
Однажды, выступая в Новосибирске, он обратился к зрительному залу:
— Друзья! Мы только что приехали из столицы. Так что, если у вас есть какие-то вопросы: политические, любовные, провокационные — милости прошу. Я с радостью отвечу на любой.
Концерт пошел дальше, но никаких вопросов не последовало. Он опять обращается к залу:
— Если есть какие-то вопросы — прошу задавать.
И снова никакой реакции. На третий раз, уже немного взнервленный, он говорит:
— Не понимаю, почему нет вопросов? Неужели вам все ясно? Ну, спросите хоть что-нибудь!
И тут из зала подвыпивший зритель спрашивает:
— Конферансье! А скажите-ка нам громко, что такое аборт?
На секунду Милявский опешил. Такого вопроса он не ожидал.
— Что-что вы сказали? — переспросил он, надеясь, что зритель не рискнет повторить.
Но зритель был хорошо выпивши, поэтому повторил:
— Я тебя спрашивало: что такое аборт.
Ситуация дурацкая: ты просил что-нибудь спросить — тебя спросили. Теперь отвечай. И в этот трудный момент Милявский нашелся.
— Видите ли, — сказал он, — тут в зале сидят взрослые люди. Думаю, все они прекрасно знают, что такое аборт. И я это знаю, и вы это знаете… Жалко только, что ваша мама этого не знала.
Надо сказать, что в импровизации с Милявским мог соперничать только другой конферансье — Альберт Писаренков. Вернее, Алик Рабинович, в настоящее время живущий в Нью-Йорке. В свое время он довольно часто вел концерты сатиры и юмора, в которых приходилось участвовать и мне.
И вот однажды в Театре эстрады мы все стоим и волнуемся за кулисами, а он выходит на сцену и говорит:
— Начинаем вечер сатиры и юмора. Скажите, вы хотите, чтобы сегодня выступали одни евреи?
Из зала, естественно, кричат:
— Нет, не хотим!
Тогда он поклонился и говорит: