— Ну, — наконец не выдерживает женщина.
— Что — ну?
— Ты что, может, нездоров?
— Нет, я здоров.
Женщина обиженно поджимает губы.
— Понимаю: другую завел.
Другой у меня нет. Вернее, она есть, но другая — это моя жена, с которой я прожил десять лет. Только как это объяснить?..
— Эх ты, — говорит моя знакомая, — я из-за тебя на все иду, мужа обманываю.
Во мне просыпается мужская солидарность:
— Вот это нехорошо. Мужа обманывать — последнее дело.
— Подлец ты, — устало говорит женщина. — Нотации мне читаешь после всего? Да ты, да ты… Знаешь, кто ты?
Узнать я не успеваю, потому что хлопает входная дверь.
— Муж, — испуганно говорит женщина, — муж пришел. — И запахивает на груди халатик.
Я быстро оглядываю комнату: стол с недопитыми бокалами вина, пепельница, полная окурков, женщина в домашнем халате… Не хватает только мужа, вернувшегося из командировки.
А вот и он! В дверь заглядывает лысоватый мужчина с густыми, как у пуделя, бакенбардами. Он внимательно смотрит на меня и многозначительно произносит:
— Та-ак…
Затем решительно направляется ко мне. Я закрываю глаза и поглубже вжимаюсь в кресло. Я не люблю, когда меня бьют. Мне всегда кажется, что это плохая примета. '
— Та-ак, — повторяет муж, — пожаловали наконец.
— Это не я… Это недоразумение!
— Какое там недоразумение! Постыдились бы, Семен Борисович! Взяли деньги на две недели, а сами полгода не отдаете.
Час от часу не легче. И этот меня с кем-то путает. Хотя уж лучше быть пойманным должником, чем застигнутым любовником.
— А я, собственно, как раз пришел отдавать… Сколько я вам должен?
— А вы уже и забыли?.. Пятьдесят рубликов, как одна копеечка.
— Сколько?!
Я испуганно смотрю на женщину, но она молчит. Ей моих денег не жалко. Честь дороже.
— У меня с собой только тридцать, — жалко улыбаюсь я. — Если не возражаете, двадцатку я завтра поднесу.
Муж вырывает деньги у меня из рук.
— Давайте уж! Только смотрите, завтра — непременно.
Я выскакиваю из квартиры, забыв попрощаться с моей «возлюбленной». Заметая следы, кружу какими- то переулками и проходными дворами и, только убедившись, что погони за мной нет, спокойно выхожу на улицу, небрежно прикусив сигарету.
На улице меня поджидает какой-то широкоплечий мужчина.
— Валерий? — полувопросительно говорит он.
На всякий случай я киваю.
— Долго же я ждал этой минуты, — радостно говорит мужчина и с размаху бьет меня по лицу.
— За что? — кричу я. — За что?!
— За то. За это самое. Мне Кульчицкий все рассказал.
— Какой Кульчицкий? Не знаю я никакого Кульчицкого!
— Да?.. Может, ты и Тарасова не знаешь? — говорит он и снова надвигается на меня.
Я чувствую, что лучше согласиться.
— Тарасова знаю. Кого знаю— того знаю.
— Ну вот что: завтра сам явишься к Ивану Матвеичу и все расскажешь, как было.
— Расскажу, — охотно соглашаюсь я.
— Смотри, я проверю.
— Обязательно, — говорю я. — Доверяй, но проверяй.
Несколько секунд он смотрит на меня, прикидывая, не добавить ли еще. Затем поворачивается и не спеша уходит в глубь улицы.
Интересно, за что этот Валерий получил по морде? Что он такого натворил?
Я иду по бульвару, погруженный в мысли о неизвестных мне Кульчицком, Тарасове и многих, многих других. о которых я никогда не узнаю.
— Гражданин, — окликает меня пожилая женщина с коляской, — что же это вы? Сказали — на минутку, а сами на полчаса ушли.
— Извините, — по привычке говорю я, — задержался немного.
— Задержался! Будто у меня других дел нет, как за вашим ребенком смотреть.
И она решительным движением катит ко мне коляску. Это уже слишком. Даже для меня.
— Простите, — говорю я, — но это не мой ребенок.
— Как— не ваш? Вы же сами просили за ним поглядеть.
— Вы ошиблись. Вас просил другой человек.
Женщина внимательно меня разглядывает:
— Странно… И внешность такая же, и одежда.
— Одежда — может быть, но не ребенок. Это не мой ребенок, понимаете? У меня вообще нет детей. И не может быть. Если хотите, я справку могу принести.
— Странно, очень странно.
От наших голосов ребенок просыпается. Он высовывается из коляски, протягивает ко мне ручки и произносит: