— Завтра мы идем на первомайскую демонстрацию!
— А что я пойду? Я же беспартийная.
— Не спорь! Все честные люди должны быть там.
Когда мы вышли на Красную площадь и он увидел вождей — он так возбудился, больше, чем в нашу первую брачную ночь.
— Почему ты молчишь? — говорит он мне. — Приветствуй наше правительство!
Так я уже шла за ним и кричала: «Пламенный привет! Пламенный привет!» Не могла же я им прямо сказать: «Чтоб вы сгорели!»
Кончилось все тем, что он пришел с партсобрания и говорит:
— Собирайся. Мы едем поднимать целину.
— Что мне поднимать? Я, слава богу, ничего не роняла.
— Не спорь. Меня посылает партия.
Я ему говорю:
— Изенька, партия тебя уже столько раз посылала. Может, и ты ее один раз пошлешь?
Когда он это услышал, он весь затрясся, обозвал меня контрой и ушел навсегда. Надо сказать, к его чести, что он ничего не взял, ушел буквально голый, прикрываясь своим партийным билетом.
Но я для себя решила: больше к партийному не подойду на пушечный выстрел. И мой второй муж, Лазарь, таки коммунистом не был. Он был деловой человек, гешефтмахер. Каждый вечер он ложился со мной рядом и, нет, не то, что вы думаете, начинал считать:
— Зибн унд драйцих, ахт унд драйцих, нойн унд драйцих, ферцих!..
Причем говорить по-еврейски он не умел, но деньги считал только на еврейском. Он, очевидно, полагал, что такое святое дело нельзя доверять русскому языку. Вот так и шло: я лежала рядом, а он считал:
— Ахт унд драйцих, нойн унд драйцих, ферцих!..
Думаете, он считал доходы? Какой там! Он считал убытки. Такой он был ловкий, мой Лазарь. Каждый день он мне говорил:
— Дела идут плохо, надо ужаться в расходах! Надо ужаться в расходах, дела идут плохо!
Я уже не выдержала, спрашиваю:
— Лазарь, я не поняла: так что мы теперь должны— больше занимать или меньше отдавать?
Нет, на себя он был широкий, но я у него не могла вырвать копейку на расход. В магазин я всегда ходила с мокрыми деньгами: так он плакал, когда их давал.
Исчез он, как и появился, прихватив все, что у нас было на книжке.
После этого я решила — хватит! Мне нужен простой человек, лишь бы он меня любил. И мой третий муж— Нёма, меня-таки любил. Очень любил. Больше меня он любил только водку. А вы знаете, что такое аид-а- шикер? Это хуже паровоза. Потому что паровоз еще можно остановить, а шикера — никогда!
Если бы я знала заранее, что он такой пьяница, я бы лучше вышла за русского. Тот хотя бы не закусывает. А мой Нёма любил и то и это.
Трезвый, по-моему, он не бывал никогда. Бывало, заявляется домой в час ночи. Я спрашиваю:
— Где ты был?
— Я?.. Играл в шахматы.
— Да? А почему от тебя пахнет водкой?
— А чем от меня должно пахнуть? Шахматами?
Но это еще цветочки. Один раз он пришел такой пьяный, что не смог попасть ключом в замок. Еле вошел в квартиру и закричал:
— Роза! Роза! Дай мне зеркало! Я хочу посмотреть, кто пришел.
Уж я его стыдила и пугала. Говорила:
— Нёма, как ты не боишься? По радио говорили, что у нас от водки умирает каждый четвертый.
Он говорит:
— Ха! Интересное дело! Пьем на троих, а умирает четвертый.
На меня как на женщину он вообще не обращал внимания.
— Нёма, — говорю, — между прочим, сегодня в трамвае трое мужчин поднялись и уступили мне место.
— Ну и что? Ты поместилась?
Наконец я не выдержала и сказала:
— Все. хватит! Выбирай: или я, или водка!
Он подумал и говорит:
— А сколько водки?
И мы разошлись, как в море корабли. Причем море было из той водки, что он выпил за свою жизнь.
После этого я для себя решила: «Все, хватит! Лучше жить одной, чем так мучиться». Но на свою беду я встретила старую мамину подругу, профессиональную сваху. Она сказала:
— Деточка! Тебе нужен пожилой еврейский муж без недостатков.
Я как дура согласилась, и на следующий день она привела Натана. Что правда, то правда: он был действительно пожилой. Правый глаз у него немного косил. на левую ногу он слегка прихрамывал, зато на спине у него был небольшой горб. Я ей тихо говорю:
— Слушайте, а получше у вас не нашлось?
Она отвечает:
— Говори громче, он все равно ничего не слышит.
— Я говорю: почему он такой старый?
— Старый? Ну так что? Муж — это же не курица, вы его не будете варить. И потом, не такой уж он старый. Как говорится, мужчина в самом соку.
Не знаю, может, он и был в соку, но сок был явно желудочный.
Уж не помню, как она меня уговорила, но я сказала «да». Что касается недостатков, то она меня не обманула: он не пил, не курил и почти не дышал. Вел он себя, как маленький ребенок, просто шагу без меня не мог сделать. Помню, принесла я из прачечной его рубашки. Он зашел с ними в спальню, кричит: