И долго б ликовал, трубя,
неопалимый дух свободы.
___
Распад во много тысяч лет
Эквивалентен дням разлада,
Ведь человек не элемент.
Недели хватит для распада.
___
У боцмана Муренова тряслись голова и уши.
— Вы не знаете, — кричал он, — вы не знаете, кто я! Я артист! Вы не были в Африке. Мальчишки! Вы не знаете, как пахнут спелые фиги! Они пахнут фигово! Вы не видели обезьяньего счастья. О Генрих Гейне, Генрих Гейне, почему ты не ловил со мной форель на Котельнической набережной!..
Африканскую ночь написал Гоген.
Пышное солнце, будто сошедшее со страниц Анатолия Франса, напоминало апельсин, который раздавила мадам Лисапед на углу Ришельевской у магазина Алыпванга.
— Вас не баюкали на пиратском корабле напевы Чимарозо! — крикнул боцман, и серые слезы потекли по его рыжей бороде.
Варвара, сестра старого боцмана, подошла к нам. В руках она держала секстан, похожий на эолову арфу.
От Варвары пряно пахло луком и страстью.
Она подошла к нам вплотную, и грудь ее заколыхалась, как блистающие облака над розовым морем в изумрудной Балаклаве.
— Старый шарлатан! — воскликнула она свистящим басом. — Сухопутная крыса! Он уже сидит здесь и ничего не знает. Боже ж ты мой! Поимей в виду, я имею через тебя неприятность. Наш крокодил перепил английской соли и ругается по-французски. Это какой-то бедлам!
— Да, — печально сказал Муренов и заплакал, — у меня на языке типун. Налейте мне вина. Что понимаешь ты, гомеопатка, в тоске бегемота? Что значат крокодиловы слезы для твоей пропахшей клопами души?
Из секстана полились звуки Грига.
Грязно-белый кот по прозвищу Десять Процентов потерся о Варварины ноги.
Боцман Муренов вышел во двор.
Журчащие звуки наполнили наши сердца восторгом, близким к неземному блаженству.
И поставил все на карту.
До последних дней
На крестовую дикарку
Из страны твоей.
___
Давай, любимая, начнем.
Как говорится, все сначала.
Пусть по Каляевской везет
Нас вновь троллейбус двадцать третий.
За наш проезд, за нас двоих
Я в кассу брошу две монетки.
И вспыхнет свет в глазах твоих.
Как солнышко на мокрой ветке.
___