На нем широкие штаны.
Он в них прошел огонь и воду,
Но моде не принес в угоду
Их непреклонной ширины.
На ней забот домашних груз.
Ночей бессонных отпечаток,
Да пара вытертых перчаток,
Да полкило грошовых бус.
Мгновений бег неумолим.
В преддверье горестной разлуки
Она заламывает руки,
Расстаться не желая с ним.
Со лба откинув прядь волос,
В глаза его глядит с мольбою.
Перекрывая шум прибоя,
Целует женщину матрос.
И, утерев бушлатом рот,
Он говорит, прощаясь с нею,
Что море вдаль его зовет.
Причем чем дальше, тем сильнее.
Матрос уходит в океан.
Его шаги звучат все глуше,
А женщина стоит на суше.
Как недописанный роман.
Мне эту сцену не забыть,
Она всегда передо мною.
Я не хочу матросом быть
И не могу — его женою.
* * *
Впервые опубликовано в ж. «Юность». № 1, 1988.
Ах, отчего на сердце так тоскливо?
Ах, отчего сжимает грудь хандра?
Душа упорно жаждет позитива,
Взамен «увы» ей хочется «ура!».
Повсюду смута и умов броженье.
Зачем, зачем явился я на свет —
Интеллигент в четвертом приближенье
И в первом поколении поэт?
Безумный брат войной идет на свата,
И посреди раскопанных могил
На фоне социального заката
Библиофила ест библиофил.
Быть не хочу ни едоком, ни снедью,
Я жить хочу, чтоб думать и умнеть.
На радость двадцать первому столетью
Желаю в нем цвести и зеленеть.
Неужто нету места в птице-тройке.
Куда мне свой пристроить интеллект?
Довольно быть объектом перестройки,
Аз есмь ея осознанный субъект!
Попытка к тексту
Впервые опубликовано в ж. «Юность», № 1, 1988.
Снег падал, падал — и упал,
На юг деревья улетели.
Земли родной в здоровом теле
Зимы период наступал.
Проснулись дворников стада,
К рукам приделали лопаты
И, жаждой действия объяты,
На скользкий встали путь труда.
Зима входила в существо
Вопросов, лиц, организаций,
И в результате дней за двадцать
Установился статус-кво.
Застыл термический процесс
На первой степени свободы…
Зимы ждала, ждала природа,
Как Пушкин отмечал, А. С.,
И дождалась…
Заявление для печати
Впервые — в газ. «Авто», май 1989.
Я б вступил в писателей Союз,
Чтоб улучшить свой моральный климат,
Только, честно говоря, боюсь.
Что они меня туда не примут.
Там у них крутые мужики,
Знающие толк в литературе.
На фига нужны им леваки,
Разной нахватавшиеся дури.
Это так. Но разве ж я левак,
Хоть и волос кучерявый малость.
У меня ж прадедушка словак.
От него и метрика осталась.
Я корову с «ятями» пишу,
Я прочел Проскурина до корки,
Я в упор на дух не выношу
Разных там Еременок да Коркий.
Пусть масонский точат мастерок
Под аплодисменты Уолл-стрита.
Не заменит мне весь ихний рок
Нашего разбитого корыта.
Ядовитой брызгая слюной.
Пусть исходит злобою Арабов,
Что готов продать свой край родной
За пучок соленых баобабов.
Им не отскрести поганых рук
От золы отеческих пожарищ.
Заявляю вам. товарищ Друк, —
Вы теперь мне больше не товарищ.
Мы сметем вас с нашего пути —
Тех, по ком давно рыдает стенка,
Так что, Нина Юрьевна, прости.
Вы теперь мне больше — не Искренко!
Мне большое дело по плечу,
И душой стремясь к добру и свету,
Я в Союз писателей хочу,
Так хочу, что просто мочи нету.
Монолог на выдохе
Первая публикация в ж. «Юность», № 10, 1989.
В. Долиной
Нет, мы империя добра!
А не империя мы зла,
Как мы тут слышали вчера
От одного тут мы козла.
Не будем называть страну,
Главой которой был козел.
Мечтавший развязать войну,
От наших городов и сел
Чтоб не осталось и следа.
Но мы ему сказали: «Нет!»,
И он был вынужден тогда,
Чтоб свой спасти авторитет
Козлиный, с нами заключить
Один известный договор,
Который должен исключить
Саму возможность всякий спор
Решать насильственным путем,
А нам такой не нужен путь,
Поскольку к миру мы идем,
А если вдруг когда-нибудь
Другой козел захочет вдруг
С пути нас этого свернуть,
Ему мы скажем: «Знаешь, друг,
Вали, откудова пришел!»
И он отвалит — тот козел.