Вот тут город Почесайск заволновался и притаился, не понимая, куда его ведет всемирная история. Возникла, откуда ни возьмись, какая-то общая щекочущая лбы и затылки тревога. Все вокруг стало как бы совсем другим, несмотря на то что очевидно как бы вроде оставалось тем же самым. Про Симпозиум пока не было официально заявлено, но само словечко откуда-то залетело в городок и стало порхать от жителя к жителю.
— Это был когда-то на Руси такой дед… по имени Симпозий. И был он шибко умный, — объяснял происхождение незнакомого многим слова сторож конторы по заготовке брусники Михеич, большой знаток того, что было и чего не было в почесайской окрестности.
— Не-ее… — спорил с Михеичем шабашник Володя из бригады маляров, работавшей у себя в СМУ только в ночную смену. — Это не от этого.
— Отчего же? — вопрошал Михеич, обиженно обдирая раскрытый гороховый стручок о свой единственный передний зуб.
— Симпозиум — это по-английскому.
— Фу-ты, ну-ты… А по-нашему, по-русскому-то как?
— А так, — говорил Володя. — Как слышишь.
И отходил в сторону с ученым видом.
Время, однако, шло. Переживания нарастали.
И вот уже кое-кто, из самых нервных, стал плохо переносить ночи, видя во сне Симпозиум, который надвигался на Почесайск в виде самого разного ужаса: то как нашествие мух на лошадей, то как громадный, на весь земной шар, оползень Антарктиды на Африку и Америку, а потом всех их вместе на Почесайск, то как скопление чугуна в «Гастрономе»… Все не к добру.
— Вчерась чертей видел… полосатых! — объявлял Михеич. — А нонче чтой-то ничего.
— Это какие ж они — полосатые?.. — подтрунивал с утречка бодренький Володя. — В морских тельняшках, что ль?
— Ага, вроде того… на симпозу к нам пожаловали и давай кувыркаться, весь Почесайск вверх дном перевернули и с колокольни потом побросались. Все за одним!.. Шеи себе изломали, брюха напороли, кишки свои раскидали, один на кучу яиц угодил, весь размазался, другой, шустрый такой, под подол бабке Никифоровне — знаешь, снохи моей тетки четвертой сестры мать, — так он к ней, бес, залез и ну шуровать, ну шуровать… Еле отбилася! Хочу щас к ей в Чудинку съездить, узнать, не случилось ли и вправду чего.
— Ты, Михеич, спи больше! — сказал Володя весело. — Проживешь дольше!
— Да мне уж и не шибко надо… Вот только до симпозы этой дожить, краешком ока взглянуть, и уж можно с копыт да прямо в гроб да в белых тапочках!
После опубликования в местной газете материалов о подготовке к будущему событию чуток успокоились, но тут же снова заахали.
— Ну, почему… Почему именно мы? — был единственный вопрос, который и задавать-то друг другу никто не осмеливался.
С другой стороны, вздыхали удовлетворенно:
— Раз нам доверили, то уж мы, значит, на примете… Помнят про нас. Вот, стало быть, конечно.
и нам надо со всей важностью серьезности, видимо, хорошенько, так сказать, безо всякого Якова, чтобы чин по чину во всех деталях подработать по-приципиальному и как положено. И все чтоб довольны остались и… с другой стороны, сами понимаете, чтоб никакой комар нашего с вами носу под нас же самих не подточил. Ясны задачи?
— Ясны, конечно. Знамо, ужо теперича у нас не у Проньки! Ужо мы теперича нас с вами не подкачаем! Ждиттт-тя!
Наконец, ожидание кончилось, колокол ударил, пора пришла.
Прежде всего из Почесайской гостиницы выселили всех приезжих по другим, несимпозиумным, делам. Картину с нарисованной рекой заменили на гравюру художника Фрико «Обнаженная с флейтой». И повесили не справа от туалета, а слева, и дежурную передвинули в угол на место фикуса, а фикус отнесли к директору на место телевизора, а телевизор поставили в туалете на место унитаза, а из туалета сделали холл, и унитаз поставили в лифт, а лифт выложили кафелем… Одна вышла сложность — с открыванием автоматических дверей. Сама мысль отказаться от лифта, устроив в нем туалет, заставила менять систему кнопок на замковое устройство. И отверстие в полу понадобилось пробивать — иначе некуда было сливать воду.
«Почесайск — навстречу Симпозиуму!» — под этой рубрикой местная газета каждый день сообщала о новых событиях в городе, которому суждено было в самое ближайшее время стать центром мировой научной мысли.