ВЛАДИМИР ВОЙНОВИЧ
Серия основана в 2000 году
Редколлегия:
Аркадий Арканов, Никита Богословский, Игорь Иртеньев, проф., доктор филолог, наук Владимир Новиков, Лев Новоженов, Александр Ткаченко, академик Вилен Федоров, Леонид Шкурович
Главный редактор, автор проекта
Юрий Кушак
Автор серийного оформления
Евгений Поликашин
Оформление тома — Евгений Поликашин, Лев Яковлев
Фотография на фронтисписе Вадима Крохина
На обложке автопортрет Владимира Войновича
Фотоальбом — из личного архива автора
Подготовка макета — творческое объединение «Черная курица»
при Фонде Ролана Быкова.
© В. Н. Войнович, 2000
© Н. Б. Иванова, вступ. статья, 2000
© Е. А. Поликашин, Л. Г. Яковлев, оформление, 2000
© Ю. Н. Кушак, составление, примечания, 2000
Смех и слезы Владимира Войновича
Наталья Иванова, автор вступительной статьи, — литературный критик, первый заместитель главного редактора журнала «Знамя».
Один мой знакомый университетский профессор из Великобритании читал Владимира Войновича по-английски. Читал перевод «Чонкина», когда ехал в общественном лондонском транспорте, в знаменитом двухэтажном красном автобусе. И хохотал до слез — чопорные англичане подумали, что пассажир сошел с ума не выходя из автобуса.
А ведь начинал свою литературную карьеру Владимир Войнович как серьезный человек и писатель, хотя и был очень молодым и по всем меркам вроде бы незрелым.
Он родился в одном из тех советских городов, что носили имя вождя — Сталинабаде (теперь столице независимого Таджикистана городе Душанбе). Предполагаю, что такое обязывающее название должно было травмировать ранимую душу молодого организма — когда Войновичу было двадцать четыре года и он после армии доучивался в вечерней школе в Керчи, учась в педагогическом. по Сталину проехался Н. С. Хрущев. Как утверждают психоаналитики, психотравмы сообщают таланту определенное направление. Так что антисталинизм Войновича (да и другие его «анти»), можно сказать, были заложены местом рождения. Представьте себе — во всех анкетах писать имя Сталина! Тень вождя до сих пор не дает покоя и нашей надолго неблагополучной стране. и лично Владимиру Войновичу: в последнем по времени крупном сочинении, вышедшем из-под его пера, романе «Монументальная пропаганда» не сам вождь, но памятник ему продолжает работу уничтожения: убивает-таки ярую сталинистку Аглаю Ревкину. спасшую и приютившую чугунную статую у себя дома.
Номы слишком далеко забежали, вернемся к началу. А начал Войнович как романтик-поэт, написавший слова песни, полюбившейся космонавтам, и как, повторяю, серьезный писатель, прозаик, чей рассказ «Хочу быть честным» напечатал в 1962 году Твардовский в знаменитом тогда журнале «Новый мир».
В рассказе было то, что отличало настоящие новомирские тексты: стремление установить правила честной игры при советской власти. Жить по законам, по конституции, следовать моральным нормам порядочного человека.
Войновича поняли, и приняли, и полюбили такие же, как и он, чистые и открытые. Но в довольно скором времени молодой автор убедился, что прямой и серьезный диалог с властью невозможен; то, что он принимал за правила, нормы и мораль, было ложью и обманом. Это поставило крест на карьере сугубо серьезного писателя. Но это же потрясение произвело на свет нового писателя, обладающего многими качествами, но прежде всего — редким даром прирожденной смеховой культуры.
Вот говорят: Войнович — сатирик.
Определение узковатое.
Войнович стал писателем, у которого смех рождает и сатиру, и гротеск, и юмор, даже черный. Смех Войновича убийственен, когда он «серьезно» описывает приключения своего героя, Ивана Нонкина. в армии. Этот смех убийственен для армейской администрации, для начальства, для советской власти, для номенклатуры. Ни о каком прохождении через советскую цензуру тогда у Войновича и речи не было — «Нонкин» распространялся в сам- и тамиздате, и только после перестройки появился легально. Недаром в период первой публикации романа в журнале «Юность» так всполошились советские тогда еще генералы, что чуть ли не к ответу (в смысле — уголовной ответственности) потребовали автора.
Роман о Чонкине хорош, и смех необычен тем, что не только убивает гадкую нечисть, но и постоянно возрождает смеющегося и нелепого героя — из всех перипетий он выйдет живым и почти невредимым. Настоящий народный герой — из русского фольклора, из русской литературной традиции (вспомним Василия Теркина — «рифма» Войновича не случайна).
Поэтому, когда английский профессор читал книгу Войновича, он хохотал до слез, и настроение у него стало прекрасным. Есть такое эстетическое понятие — катарсис, изменение к лучшему в душе человека в результате прикосновения к предмету искусства.
Войнович умеет сам смеяться и знает, как заставить нас смеяться над миром и над самими собой. Но в его смехе никогда не присутствует агрессия насмешки и унижения. Войнович не диктует, как должны себя вести и как жить люди, он лишь показывает, как ужасен порядок, к которому мы притерпелись, как мы забавны и как это печально, если мы сами этого не видим. Он не учитель и не пророк, он радуется вместе с читателем, он — друг читателя, но он не развлекает, а увлекает своим смехом с горькой подкладкой.
Из Войновича вообще-то вполне мог выработаться благополучно либеральный советский писатель. Но этого в стратегии жизни Войновичу было мало. Из него мог выработаться и узкий самиздатчик, писатель просто антисоветский. Но и в таком варианте жизнь показалась бы Войновичу тесноватой. Смеяться нельзя «в тряпочку», «в тряпочку» можно молчать.
Войновичу пришлось эмигрировать, но сначала эмигрировали его романы. А еще он помог эмигрировать рукописям, приговоренным к казни — «Жизни и судьбе» Василия Гроссмана. За что ему отдельное спасибо.
У Войновича — горячий общественный темперамент, и каждая его вещь есть на самом деле модель общества: будь то масштабный «Чонкин» или камерная вроде бы «Шапка». Но и «Шапка» ведь — также про механизм устройства советской жизни, эдакая смеховая аналитика: маленький советский литератор из незначительных (ЛТЦНП — литературное творчество ценности не представляет) осознает то унижение, которому он подвергся в Союзе писателей, и заболевает, и по-своему восстает, и погибает…
«Шапка» — это наш ответ гоголевской «Шинели». Достоевский говорил о том, что «все мы» (русская литература) вышли иэ «Шинели», так вот Войнович актуализировал вечный гоголевский сюжет погрузив его в советские реалии. Помните, у Гоголя Акакий Акакиевич Башмачкин, мечтая еще о шинели, прикидывал в уме, что поставить на воротник — куницу или, может быть, кошку лучшую»? Так вот у Войновича бедный литератор (у Гоголя — каллиграф, он обожал буквы, свое дело, переписыванье бумаг) восстает против того, что ему «положен» по чиновничье-литературному малому его рангу только самый дешевый мех.
Владимир Войнович — и смеховых дел мастер, и мастер прямого, разящего, отточенного слова, которым он сражался впрямую с советской номенклатурой тогда, когда она была в опасной силе. Он многое умеет делать своими руками — недаром в молодости работал плотником, ездил поднимать целину, а совсем недавно стал еще и рисовать, и писать темперой и маслом, в Москве прошли несколько его выставок. Но главным его делом остается, конечно же, словесность.
Возьмем ту же «Шапку». Если бы Войнович был автором узкой идейной направленности, в данном конкретном случае — антисоветской, он и написал бы героя, которого затравила совписноменклатура.