Френсис Трешам не стал агентом Сесиля. Нет прямых доказательств и того, что именно он написал письмо к Монтиглю, в чем его подозревали Кетсби и Винтер. Однако роль Трешама во многом остается загадочной. Он в течение нескольких дней после ареста Фокса и бегства других заговорщиков оставался в Лондоне и, по некоторым сведениям, даже предлагал свои услуги в поисках беглецов. Хотя Фокс вскоре в своих показаниях под пыткой назвал Трешама среди других участников заговора, правительство в течение четырех дней не давало приказа об его аресте, а он в свою очередь вел себя как человек, не опасавшийся властей.
Трешама арестовали только 12 ноября. Его поведение перед раскрытием заговора можно объяснить предположением, что он устно пытался предостеречь Монтигля от посещения парламента и в ходе разговоров с ним догадался, что правительство знает о заговоре. А может быть, Трешам знал слишком многое о роли Монтигля и считал это гарантией своей безопасности. В свою очередь правительство, видимо, также колебалось, арестовывать ли Трешама, но все же пришло к выводу, что более опасно оставлять его на свободе. В показаниях Трешама чья-то заботливая рука тщательно вымарывала всякое упоминание о Монтигле. И все же Трешам был явно чересчур опасным заключенным, чтобы его можно было, как других заговорщиков, судить открытым судом.
При обыске, произведенном в квартире младшего брата Трешама, в которой жил также его личный секретарь, были найдены лишь копии трактата о двусмысленной манере выражения мыслей. Заголовок одной из копий был переделан рукой отца Гарнета на «Трактат против лжи и злостного лицемерия». В нем, однако, под видом «ограничения» областей, в которых они должны применяться, давались практические советы, как надлежит их пускать в дело. Френсис Трешам, видимо, вполне следовал советам, содержащимся в этом иезуитском трактате, хотя и отрицал свое знакомство с ним.
Через шесть недель после ареста он был уже больным человеком. 23 декабря он продиктовал своему секретарю письмо, в котором опровергал свои показания о знакомстве с Гарнетом и о том, что знал о посылке Винтера в Испанию, и поручил жене передать это письмо министру. В ту же ночь Трешам скончался.
Официально его смерть была приписана «удушью». Однако, поскольку за шесть недель до этого Трешам выглядел вполне здоровым человеком, никто не поверил официальному объяснению. Многие современники считали, что Трешам был отравлен Монтиглем. Очень вероятно, что Трешам знал о действительной роли Сесиля и Монтигля и не делал особого секрета из того, что обладает такого рода опасными сведениями. Это и решило его судьбу. Сохранилось письмо Уэйда Сесилю от 23 декабря 1605 г., в котором выражалось беспокойство, что не получено приказа о скорейшем погребении тела – это также могло свидетельствовать о желании скрыть действие яда. Очень подозрителен и факт, о котором сообщил Уэйд Сесилю в том же письме: сам Трешам, а также другие участники заговора считали, что, если он выздоровеет, «им нечего опасаться действий правосудия».
И все же не следует делать поспешных выводов. Неужели, если бы Сесиль был так озабочен, чтобы заставить до суда навеки замолкнуть Трешама, он разрешил бы жене и секретарю арестованного государственного преступника неотлучно находиться в его камере, а потом свободно и беспрепятственно покинуть Тауэр?
Подводя итоги, следует сказать, что не существует прямых доказательств провоцирования Сесилем заговора, да и вряд ли они могли сохраниться. Зато очень вероятно, что он узнал о заговоре вскоре после того, как конспираторы приступили к действиям, и при этом узнал сразу из нескольких источников, хотя неясно, насколько подробной была полученная им информация.
Даже под пыткой Фокс не назвал никаких имен. Он признался только, что его собственная фамилия не Джонсон, а Фокс. Таким образом, до 8 ноября, когда под более жестокой пыткой он назвал имена других заговорщиков, правительство официально знало об участии в заговоре лишь Фокса и Томаса Перси, который арендовал подвал под палатой лордов. Тем более показательно, что уже 7 ноября была издана официальная декларация, предписывающая арестовать Кетсби, Винтера, Роквуда, Гранта и ряд других заговорщиков. Следовательно, правительство имело какую-то информацию, может быть, не очень определенную и точную. Оставалось ожидать момента, когда будет выгоднее всего «раскрыть» заговор.
Сторонники версии, что Сесиль «сфабриковал» заговор, доказывают, будто он чуть ли не сфальсифицировал все следствие. Однако в числе членов комиссии, допрашивавшей заговорщиков, было несколько явных врагов и соперников Сесиля, которые не согласились бы стать орудием в руках честолюбивого министра.