Тут уже не до усмешки, полковник Гриднев. Именно так это и будет, если ты другими средствами не докажешь, что икс равен игреку.
В таком умонастроении и застает меня Галка.
— Сахаровы пошли в кинозал. Какой-то детектив, не то «Береговая операция», не то «Возвращение «Святого Луки»». Пошли, еще не началось.
— Не хочется. Старье. «Святого Луку» мы зимой в клубе видели. Занятно, но не убеждает.
— В чем не убеждает?
— В закономерной победе следствия. Не явись парень с повинной, и картина бы уплыла за границу, и бандит бы ушел.
— У нас тоже нет доказательств — одни подозрения.
— Будут и доказательства, — говорю я и рассказываю о двух просчетах Пауля Гетцке.
Галка задумывается.
— Идентичность почерка — это уже доказательство. Но будет ли экспертиза безоговорочной?
— Есть еще свидетельство Бугрова.
— А ты уверен в этом свидетельстве? Был ли Бугров очевидцем гибели Сахарова или только слыхал о ней? И тот ли это Сахаров, что интересует нас? Может быть, это вообще не Сахаров, а по каким-то неведомым нам причинам только назвался Сахаровым: в плену многие меняли имена и фамилии, если документов не было.
— Типичный плюрализм, Галка.
— Что за штука?
— Множественность истин, имеющих одинаковое право на существование. Но истина-то всегда одна.
— А в чем она, эта истина? Может, это заблуждение, а не истина?
— Завтра узнаем.
— А сейчас иди в бар. После кино он с тобой в шахматы играть собирается. Не избегай его, чтобы не вызывать подозрений.
— Подозрения у него давно уже превратились в уверенность. Разговор о Веверлее помнишь?
— По-моему, Тамарка ни о чем не догадывается.
— Наверное. Таких жен в свою жизнь не пускают… А в шахматы я с ним сыграю, даже с удовольствием. Еще один вариант психологической дуэли.
— Будь осторожен, Сашка.
— Не волнуйся. У нас дуэль без оружия. Состязание умов. И партию мы сыграем этюдную, с жертвами только на доске. Но аллегорическую. Гамбит Гриднева. — Мне почему-то смешно, хотя Галка даже не улыбается.
В баре пусто и прохладно, даже холодно после палубной жары: кондиционеры отпускают явный излишек прохлады. Поэтому вместо коктейля с ледяными кубиками в бокале беру кофе по-турецки с коньяком. За шахматами устраиваюсь в уголке с настольной лампой — идеальная обстановка для турнирных раздумий.
Партнера еще нет. Машинально делаю ход королевской пешкой и вспоминаю… А не сыграть ли мне ту же партию, какую играл с Паулем в его бывшей светелке на Маразлиевской? Памятная партия. Восстанавливаю в памяти ход за ходом — получается. Вот он, остроумнейший прорыв в королевскую ставку противника и не менее остроумная ее защита. Но будет ли Пауль сегодня играть именно так? Может, он давно забыл эту партию? Да и зачем мне дразнящий экскурс в прошлое? Чтобы еще раз поймать его на подброшенную наживку? Но Пауль неглуп и насторожен. Он будет рассуждать примерно так: «Гриднев повторяет хорошо знакомую ему и мне позицию. По инерции шахматной мысли? Нет, конечно. Просто хочет лишний раз удостовериться, что я — это я. Значит, я должен сыграть иначе, как сыграл бы Сахаров, а не Гетцке. Обязательно иначе, даже проиграть, может быть. Расслабить Гриднева, заставить его усомниться в каких-то выводах, ведь доказательств у него нет — одна интуиция». Именно так и будет рассуждать Пауль и опять просчитается. Не на повторе партии хочу я поймать его, а именно на том, что он от повтора откажется.
— Сами с собой играете? — выводит меня из раздумий знакомый насмешливый голос.
Я смахиваю шахматы с доски и парирую:
— Нет, просто разбираю партию Спасский — Фишер.
— Конечно, выигрышную для Спасского?
— Конечно. Меня интересуют находки Спасского, а не его просчеты.
— Что верно, то верно, — говорит он, — надо уметь рассчитать все возможные варианты.
— Этого даже ЭВМ не может.
— Я не о шахматах, — говорит он и садится в кресло против меня. — Давайте начнем с середины партии, которую вы только что разобрали.
— Зачем? — недоумеваю я.
Но он быстро и уверенно расставляет фигуры в той самой позиции, которая только что была на доске. Не в партии Спасский — Фишер, а в партии, сыгранной мною с Волошиным-Гетцке тридцать лет назад в оккупированной Одессе.
Я не могу скрыть своего удивления — настолько это для меня непонятно и неожиданно. Что он затеял? Маневр? Ход в игре? С какой целью? Во имя чего?