В той гостиной, где она стоит у окна, собрались старики. На столиках вино и закуски. Сидят чинно, говорят негромко.
В других комнатах молодежь. Там поет граммофон, играют в фанты, меняются карточками «флирта цветов». Дуся все время там. Вокруг — толпой ухажеры. Правда, ее то и дело зовут к старикам: выслушать поздравление, принять подарок. На правах подруги Мария ходила-ходила с ней из гостиной в гостиную, носила букеты, коробки конфет, потом остановилась у этого окна, будто в задумчивости залюбовалась осенним садом.
И тут рядом с ней оказался Леонтий.
Как она теперь вспоминает, еще лет восемь-девять назад, девчонкой, она несколько раз встречала его. Тогда они с матерью часто бывали в степном краю в гостях у тетки Полины, женщины немолодой уже, одинокой и очень веселой. У нее раза два в месяц обязательно собиралась молодежь. Леонтий играл на гармошке, парни и девушки танцевали. Ему тогда было лет семнадцать, ей около десяти. Ее он, конечно, просто не замечал. Потом тетка Полина продала дом и уехала в Харьков. С тех пор Леонтия Мария не видела. Теперь встретились снова. И хотя она никому ни за что не признается в том, ей все время кажется, что встретились они не случайно. Это как-то издавна предопределено было. Но разве такое может быть предопределено? Он же совсем чужой ей! Матвей, правда, дружил со Степаном, с братом ее, а она… А вот же — даже сердце замирает, как только он глядит на нее.
Впрочем, он и сейчас-то не обращает на нее никакого внимания. Возле него Горинько — тоже мясной торговец, старый, толстый, плешивый. В городе его не любят: жадный, хитрый, дочь довел до того, что утопилась в колодце.
Стоят рядом и, не глядя друг на друга, переговариваются:
— Сколько дней гнали?
Это голос Леонтия.
— Три.
— Поили?
— Шесть раз.
— Прошлую ночь где стояли?
— На Елкином хуторе, на базу.
— Через Дон как перешли?
— На барже…
Леонтий резко оборачивается к Марии (сердце ее летит куда-то, вниз и вниз!), смотрит на нее строго и подозрительно, вновь глядит на Горинько, спрашивает у него:
— Так сколько же?
— По семь сотен на круг.
— Дорого. Я гурт видел сегодня. Нельзя больше шести с половиной дать.
— Семь сотен, Леонтий Артамонович, — Горинько лезет в карман за платком.
— Шестьсот шестьдесят. Не отдадите, вам же все равно деться с этим гуртом будет некуда.
— Шестьсот девяносто, — говорит Горинько и добавляет злым шепотом: — Некуда, некуда… Интендантству продам. Зря, что ли, атаман приезжал? Продать будет кому! По такой-то цене!..
— Так и оставайтесь до интендантов! Чего ж вы тогда разговоры ведете?
Горинько хватает Леонтия за рукав:
— Ну пускай… пускай шестьсот… шестьсот восемьдесят пять пускай… Ну голубчик, ну милый, обманывать не буду: деньги очень нужны. Для сына. По семейному делу…
Леонтий достает из кармана карандаш и записную книжку, раскрывает ее. Мария понимает: сделка состоялась, сейчас Леонтий сосчитает, сколько всего должен уплатить Горинько. Смотреть на это не надо, это может ее выдать, но все-таки она замечает, как твердо, кругло выводит Леонтий каждую цифру.
Вот он кончил писать. Показал Горинько, тот кивнул, вытер шею платком, отошел к столу с закусками. Леонтий прищурясь глядит ему вслед. «Обманули. Не надо было покупать», — вдруг огорчается она и отворачивается к окну. Уже стемнело. Разглядеть в саду ничего нельзя.
Она осторожно косится: Леонтия рядом с ней уже нет. Он сидит в кресле в углу. Напротив него, за маленьким столиком с гнутыми ножками, Фотий Фомич, отец Дуси. На столике серебряный поднос, на подносе крошечные, будто наперстки, тоже серебряные, золоченные внутри рюмки.
— Все на Россию навалились, Леонтий, — говорит Фотий Фомич. — И японцы, и немцы, и англичане, и турки — все готовы кусок оторвать. То Казань заняли, то Иркутск отдали… Под Мелитополем германцы бунтуются, так и своих офицеров побили!
Фотий Фомич говорит словно про себя, а Леонтий смотрит на него с улыбкой. Он будто бы знает, что ему еще скажет Фотий Фомич, и лишь проверяет: совпадут или не совпадут слова с тем, чего он ожидает?
— Ну как ты живешь? — спрашивает Фотий Фомич.
Мария вздрагивает: Леонтий опять вдруг взглянул на нее в упор. Посмотрел, как выстрелил. Что делать? Уйти? Но ведь сразу нельзя. Заметно будет. Еще немного надо постоять, потом уж.
— Обычно живу, — слышит она голос Леонтия. — Обычно. Как все, Фотий Фомич.
Подбегает Дуся. На ней голубое платье с кружевным белым воротником и манжетами, золотой медальон на груди. Лицо радостное, большие синие глаза так и смеются!
Наклонилась к отцу, что-то веселое рассказала на ухо, сверкнула глазами на Леонтия, выбежала из гостиной.
— Слушай, Леонтий. Я тебе задам вопрос. Ты на него можешь сейчас не отвечать. Подумай только, — слышит она. — Почему ты не женишься, Леонтий? Парень ты видный, с деньгами. Почему ты не женишься?
«Да он же сватать хочет его!» — думает Мария. Ей становится холодно. От окна, что ли, подуло?
Что он скажет сейчас? Ой, да не все ли равно что? Кто он ей — брат, жених? Какое дело ей, кого ему сватают? Она здесь не просто в гостях. Дядя Харлампий просил послушать, о чем будут говорить. А иначе б она не пришла.
— Так как-то, — отвечает Леонтий. — Невесты что-то не присмотрю.
— Невесту такому парню не выбрать, — качает головой Фотий Фомич. — Невест полный город! Хочешь присоветую? С деньгами! Образованная и повести себя может!
Позади Леонтия стоит брат Дуси Семен. Откуда он взялся? Появился незаметно, как тень. Глядит презрительно.
Она внезапно все понимает: старый Варенцовв сватает за Леонтия Дусю! А Семен — против! И это так страшно: Семен — контрразведчик.
«Надо уйти отсюда, — говорит она себе. — Нельзя больше оставаться здесь», — и как-то не может сдвинуться с места.
— Подумай, — слышит она опять голое Фотия Фомича. — Ты парень разворотистый. Правда, компаньон твой, Евграф Рогачев-то, тебя обжуливает. Я вижу — он ведь что делает? — покупает гурты по одной цене, тебе говорит по-другому. Вот почему у тебя и барыша большого нет.
— За большим барышом, Фотий Фомич, погонишься, и маленький потеряешь, — весело отвечает Леонтий. — Да и то, как сказать: сейчас я у Горинько хорошую партию взял. Разве даром атаман приезжал. Значит, войска через город пойдут. Вот и барыш.
«Атаман приезжал! Это и надо Харлампию передать… И еще, что войска через город пойдут», — думает Мария. Наконец-то она услышала то, ради чего пришла. Надо еще здесь побыть, около этого Леонтия Шорохова.
— Евграф хочет свое дело открыть, — доносится до нее опять голос Фотия Фомича. — Ты мне книги покажи, я его на чистую воду-то выведу. Я ведь и отца его когда-то на мошенстве поймал. Мужик был хитрющий. Евграфу куда до него!
— Я подумаю, Фотий Фомич.
— Думать все время надо, — голос Фотия Фомича делается насмешливым. — Горинько-то тебя обманул. На той переброске, что сегодня на совещании решали, ни один торговец барыша не получит.
Фотий Фомич давится в снисходительном смехе.
— Я уж и не знаю тогда, — начинает Леонтий растерянно и вдруг глядит на Марию. — Девушка, — говорит он, — нехорошо торчать возле гостей. И в рот им смотреть тоже нехорошо!
Снова подбегает Дуся. Она спасла ее этим! Схватив Марию под руку, она тащит ее за собой:
— Пошли, пошли, ну что ты тут, как пришитая? Там у нас такое веселье!..
У дверей Мария оглядывается на Леонтия. Тот слушает Фотия Фомича, и на лице Леонтия злая жестокая радость. Так он только что торговался с Горинько. «О приданом рядятся, — решает она. — Уйти. Не могу больше…»