— Вы имеете в виду эту марку? — спросил Никитин, доставая из чемодана коммерсанта пачку сигарет.
— Да, Гонзалес также курил «Фатум».
— Почему вы говорите «курил»? — спросил Никитин, делая ударение на прошедшем времени.
— Я не знаю, курит ли он их сейчас!.. — все более раздражаясь, ответил Эдмонсон. — Когда вы его найдете, вы спросите его об этом сами!
— Хорошо, спрошу обязательно, — спокойно сказал Никитин и не менее вежливо заметил:
— Ваша жена, господин Эдмонсон, очевидно, давно знакома с Мехией Гонзалесом?
— Они не знакомы. Гонзалес был в Марсонвиле по делам своей фирмы, посылка — это просто его любезность, — резко бросил Эдмонсон.
— Благодарю вас, господин Эдмонсон, — с подчеркнутой вежливостью сказал Никитин и, уже прощаясь, неожиданно спросил:
— Не могли бы вы, господин Эдмонсон, сообщить следствию, где вы были с третьего по седьмое число этого месяца?
— Мне было сказано, что в Советской стране я совершенно волен находиться там, где мне этого хочется! — уже совсем не сдерживаясь, ответил Эдмонсон.
— Вы правы, господин Эдмонсон, никто в нашей стране не посягает на вашу свободу.
Отлично понимая, что этот допрос не дал ощутимых результатов, Никитин вышел из комнаты и спустился вниз. В вестибюле ему удалось выяснить, что в день исчезновения коммерсанта у двери дежурил швейцар Пожидаев, что сегодня он выходной и только завтра придет на дежурство. Никитин пришел в отдел кадров и, взяв домашний адрес Пожидаева, вызвал машину из Управления.
Пока пришла дежурная машина, он гулял по Манежной площади. Был погожий зимний день. Оживленная молодежь проходила веселыми стайками, в МГУ собирался новогодний бал. Еще не убранный, только недавно выпавший снег на тротуаре хрустел под ногами, а на площади автопогрузчики загребущими «руками» швыряли снег на ленты транспортеров. Никитин очень любил эту шумную, хлопотливую жизнь города. Улица подчиняла себе ритм его мышления. Он шел быстро, точно торопясь куда-то, и думал: «Трудно сказать, что представляет собой Эдмонсон. Еще труднее определить его роль в деле исчезновения Гонзалеса. Во всяком случае, чья-то режиссерская рука ставит этот спектакль».
Заметив, что дежурная «Победа» остановилась у подъезда гостиницы, Никитин заторопился к машине.
Пожидаев жил в одном из переулков Марьиной рощи, в старом двухэтажном доме в два крыльца. Одно вело в первый этаж, другое на второй.
Никитин потянул ручку звонка и услышал, как в глубине дома зазвенел колокольчик, затем тяжело заскрипела лестница и перед ним предстал сам Алексей Захарович Пожидаев, грузный высокий человек с внешностью придворного церемониймейстера.
Хозяин пригласил Никитина подняться наверх.
В комнате было много субтропической растительности в горшках, банках, бочках на окнах, столах и подставках. Здесь было тепло, как в оранжерее.
— У меня к вам, Алексей Захарович, весьма щекотливое дело, — начал Никитин, показав хозяину удостоверение. Его добродушные с маленькой хитринкой глаза излучали такое дружеское тепло и доверчивость, что Алексей Захарович, еще не зная, что от него требуется, был готов на все, лишь бы сделать приятное гостю.
— Третьего числа, в субботу, вы, Алексей Захарович, по просьбе иностранца, проживающего на третьем этаже гостиницы, вызывали такси…
— Как же, уважаемый, отлично помню. Я ему такси от гостиницы «Москва» брал, — охотно ответил Пожидаев.
— Очень вас прошу, Алексей Захарович? вспомните все по порядку. Что он сказал? Как сел? Куда поехал? Ведь он пропал…
— То есть как пропал?! — удивился Пожидаев.
— Как в воду канул. Может быть, вы что-нибудь новое скажете. Только вот на вас и надежда, — сказал Никитин.
Польщенный хозяин дома потянулся к буфету, и на столе появился графинчик с водкой, настоенной на апельсиновой корке, и домашние пирожки на блюде.
— Могу, уважаемый, рассказать. У меня с этим иностранцем очень примечательная история вышла. Угощайтесь, — сказал Пожидаев, наливая в рюмки настойку.
— Сначала история, Алексей Захарович, а рюмочка потом.
— Ну как хотите, — не без разочарования проронил Пожидаев и рассказал:
— История, уважаемый, весьма примечательная. Судите сами: подходит ко мне иностранец и говорит на своем языке: «Прошу срочно такси»! Ну такси, сами понимаете, на всех языках — такси. Я, стало быть, козырнул и говорю: «Ол райт!» — что по ихнему значит «сей момент!». Иду к гостинице «Москва», беру такси, едем мы вкруговую, тут левого поворота нет, через площадь Революции, Театральную и по Охотному, и везде светофоры открыты. Мне еще шофер говорит: «Видишь, для ради тебя нам зеленая улица!» Приехали. Я ему показываю, дескать, пожалуйста, по ихнему «плиз». Он идет к двери, я за ним. Вдруг он как шасть обратно, даже мне на ногу наступил, и слышу, по-иностранному ругается. Я через его плечо выглянул. Потому интересуюсь, чего он так испугался, и вижу: шеф-повара черный кот, хвост штопором, спину дугой и эдак медленно, через крыльцо переходит дорогу. Тут я сообразил: иностранец-то суеверный. Ну, вперед его сам прошел, дверку открыл. Он вышел, сел и поехал. А как такси отъезжало, меня до того смех разобрал, аж в животе начались колики…