Воловод прибавил шагу — его нагонял троллейбус нужного маршрута. Стоять под моросящим холодным дождем не хотелось — лучше пробежаться. К тому же он не брал с собой зонта, не любил занимать руки, портфель и тот надоел. Минут через пятнадцать — двадцать он будет уже на «Электроне», там, кстати, пообедает в рабочей столовой, а то утром выпил лишь стакан чаю.
Троллейбус был полон, место нашлось только на задней площадке; перед глазами было широкое мокрое стекло да болтающаяся толстая веревка, с помощью которой водители поправляют слетевшие с проводов троллеи. Но Воловоду это нисколько не мешало, разве только плохо было видно остановки. Ничего, свою он не проедет.
Документы на «Электроне» в этот раз он проверит более придирчиво, нужно все-таки и самому понять, в чем тут дело, да и контроль теперь над ним двойной. Вполне возможно, что бухгалтерские бумаги и документы проверят и чекисты, люди там дотошные, на веру ничего не берут. Так, собственно, и должно быть.
Воловод втайне завидовал тем, кто ходил на работу в соседнее с Управлением внутренних дел здание, ибо и сам когда-то собирался стать чекистом. В его представлении это были аристократы, чистюли; милиционеры же занимались черновой и часто грязной работой, они, как санитары, разгребали преступные помойки, копаясь во всяком дерьме. Но не этот, конечно, «аристократизм» прельщал Воловода прежде всего, а ореол романтики, подвигов чекистов, о которых он много читал в юношеские годы. В свое время Андрей даже ходил наниматься на работу в Управление госбезопасности, но вежливый, в отлично сшитом темном костюме кадровик сказал ему, что помимо желания работать в органах нужно быть членом партии и иметь высшее образование. Андрей в тот момент еще учился в университете на юридическом факультете, а о членстве в партии лишь подумывал.
После службы в армии Воловод пошел на работу в областной уголовный розыск. Но работа там ему не очень нравилась, даже более того. Занимался он в розыске карманниками, дело это тонкое и нервное; поймать вора с поличным чрезвычайно трудно — руку его надо схватить в чужом кармане, да еще чтобы при этом были свидетели, да и сам бы вор признал: он-де намеревался стянуть чужой кошелек…
Словом, Воловоду в скором времени надоело толкаться в очередях, автобусах и на рынках, следя за ворьем, — особого тут интеллекта не требовалось. К тому же его хорошо уже знали в лицо, задуманные операции часто срывались. Невысокие результаты его работы радовали разве только самих карманников, а начальство сердилось.
Короче, из уголовного розыска пришлось уйти. Однокашник Воловода по институту, работавший в БХСС, сказал, что в управлении, где он работает, есть место, он поговорит с Битюцким. Начальник, правда, мужик крутой, и слушаться его нужно беспрекословно, но работать с ним можно. Только в бутылку не надо лезть. Сказали — сделал, задумал чего — посоветуйся, инициативу лишнюю не стоит проявлять. Битюцкий человек очень опытный, сам все знает.
Воловод пришел на беседу к Битюцкому, тот глянул на него умными черными глазами, подал руку. Приземистый, заметно кривоногий (это особенно бросалось в глаза, так как Битюцкий был в галифе и сапогах) полковник милиции шариком катался по кабинету, наставлял властным рыкающим голосом:
— Ты, Воловод, у меня хорошую, даже отличную карьеру можешь сделать. Такие орлы, как ты, мне нужны позарез. На свой уголовный розыск не жалуйся, я их знаю как облупленных. О карманниках забудь — это мелкота, шушера. Мы имеем дело с интеллигенцией, мастерами, я бы даже сказал, с профессорами краж! С этими, брат, поломаешь голову. Шарики за ролики иной раз заходят, — Битюцкий выразительно покрутил пальцами у своего седеющего виска.— Но тут принцип простой: кто кого объегорит. Или мы их, или они нас. Любое преступление очень просто задумывается. Так просто, что сразу и в голову не придет, и нарочно но придумаешь, будь ты хоть семи пядей во лбу. Вот эту простоту всегда и ищи, ставь себя на место расхитителя социалистической собственности: как бы сам сделал, чтобы не попасть в лапы милиции? А?…