— Стой! Стрелять буду!
Как ни странно, но это возымело действие — человек остановился. Он быстро обернулся ко мне лицом, спрятав руки за спину. «Неужели оружие?» — мелькнула у меня мысль. В подобной ситуации, как я считал, поведение людей определяется психологическим состоянием их. Важно удержать инициативу.
— Руки! — приказал я строго.
Человек медленно вытянул вперед руки, в одной из которых оказался фонарик с механическим приводом.
— Что это? — задал я нелепый вопрос.
До сих пор я внимательно следил только за руками человека, полагая, что именно в них могла таиться для меня опасность. Убедившись, что задержанный безоружен, я перевел свой взгляд на его лицо. Какое же разочарование постигло меня, когда пришлось увидеть жалкую на вид девчонку, исцарапанную и всю измазанную глиной. «Скотница, наверное, из соседнего совхоза, — подумал. — И какого только черта шляется здесь?» Стало как-то даже обидно: готовился помериться силами с достойным противником, а встретил невзрачную грязнуху. Чулок на левой ноге съехал почти до уровня щиколоток, на коленной чашечке багровела ссадина со следами выступившей и уже успевшей высохнуть крови. Все это производило на меня крайне неприятное впечатление, и я, чтобы не испытывать отвращения, перевел взгляд на ее лицо. Но и оно было не лучше: клочья волос мокрые, вымазаны какой-то серой замазкообразной массой. Платье из дешевого ситца в нескольких местах было порвано. Кажется, что перед этим девчонка заблудилась в зарослях боярышника и едва оттуда выбралась.
— Телят, что ли, искала? — задал я вопрос, уже не глядя на ее лицо.
— Бычков таких, как ты.
— Ну-ну! Здесь тебе не совхозный двор, — пытался пригрозить ей. — А в руках что все-таки?
— Параболоид, — последовал иронический ответ, рассчитанный на мое невежество.
— Инженера Гарина? — решил поставить ее на место.
— Простой фонарик.
— А для чего он?
— Освещать себе дорогу.
— Какую дорогу? Сейчас день да такой, что в пору надевать солнцезащитные очки.
— Я всегда гуляю здесь допоздна. А ночи теперь безлунные.
— А где так испачкалась?
— На совхозном дворе поскользнулась и упала.
— А ну давай в расположение гарнизона, — приказал я. — Там разберемся.
— Какой гарнизон?
— Тут недалеко, метров сто. Прямо на макушке горы.
— Но здесь никакого гарнизона не было.
— Не было, а теперь есть.
— Ну ладно, показывайте свой гарнизон.
«От чертова девка, — подумал я. — Задержана как подозрительная личность, а держит себя, как принцесса, которую нужно сопровождать».
— А когда вы сюда пришли?
— Сегодня, то есть, — спохватился я, — это вас не касается.
Девушка засмеялась и уточнила мое «то есть».
— Военная тайна, да?
— Какая теперь это военная тайна, — ответил ей, досадуя на свою болтливость.
Возле каземата я встретил Демидченко и доложил ему:
— Товарищ старшина второй статьи, в районе расположения гарнизона задержана гражданка, которая пыталась бежать, — а на ухо шепотом добавил: — Я, может, и не связывался бы с ней, да вижу, сильно испачкана, и фонарик. Это показалось мне подозрительным.
— Фамилия? — спросил командир.
— Хрусталева.
— Имя?
— Марина.
— Где проживаете?
— В Балаклаве.
— Почему оказались здесь?
— А это мои любимые места прогулок.
— Так, — многозначительно произнес Демидченко.
Последовала пауза. До этого Марина, казалось, держалась просто, независимо. Ей задавали вопросы, она отвечала. Как в школе. Но стоило паузе немного затянуться, как девушка заволновалась: то отведет тыльной стороной руки прядь волос, то переступит с ноги на ногу, то поправит под платьем тесемку лифчика. Любопытная психологическая ситуация. Пока человек занимает хотя бы относительно активную позицию, до тех пор в нем сохраняется какая-то уверенность в себе. В состоянии же неопределенности эта уверенность постепенно утрачивается. Особенно угнетающе действует на человека внезапный переход от лучшего к худшему. Я где-то слышал, что такая резкая перемена состояний способна вызвать настоящий психологический шок. Демидченко, кажется, понимал, что в душе девушки творится неладное, и поэтому намеренно затягивал молчание. А пауза становилась все более невыносимой. И еще эти сверлящие взгляды молодых парней. Пять пар глаз. Впечатление такое, что человека раздевают и ему становится мучительно стыдно. Демидченко улыбался, а Марина, глядя на его улыбку, кусала губы и ждала, как избавления от пытки, следующего вопроса. Я только сейчас обратил внимание, что улыбка у Васьки была не такая, как у других, не настоящая, в ней едва улавливался оттенок какой-то дьявольской, злой воли. Почему же не проявлялась у него эта черта раньше, скажем, на курсах радистов? Чертополох, оказывается, тоже не везде растет. И ему нужна своя, особая почва.