«Теперь понятно, почему Габт дал мне почитать эту книжку, — подумал Борисов. — Мол, «разумейте, языци!» — абвер теперь уже не одинок. Фирма вполне надежная».
КЛАД ДАМПЕРА
Экспресс «Красная стрела» отошел от перрона столичного вокзала точно по расписанию. В третьем купе спального вагона прямого сообщения ехали двое: мужчина и женщина. Мужчину звали Франц Фишер. Он был представителем немецкой электротехнической фирмы «Континенталь» в России — главным инженером по монтажу. Роста ниже среднего, но плечист и по-офицерски подтянут. Чуть угловат. Одет в короткое полупальто цвета хаки, клетчатые брюки гольф, полуботинки на толстой подошве. Его сопровождала секретарь и переводчица фирмы Анна Маринова.
После легкого ужина пассажиры стали устраиваться на ночь. Нижнюю полку Франц Фишер любезно предоставил своей красивой, с горделивой осанкой спутнице. Поцеловав Анну в щеку, он вздохнул и отправился на верхнюю полку.
— Спокойной ночи, — сказала Анна по-немецки, хотя Фишер понимал ее родной язык.
Натянув до подбородка одеяло в прохладном крахмальном пододеяльнике, Маринова закрыла глаза, прислушиваясь к мягкому перестуку колес.
Она чувствовала себя счастливой. Все плохое, все трудное, как ей казалось, осталось позади. Псковская замшелая деревенька, зимний неуют в нетопленой избе, потом ледяное помещение курсов, где она изучала немецкий, неотвязное чувство голода. Даже цирк, где пришлось недолго поработать, внесший столько мрачного в ее жизнь, вспоминался сейчас по-иному: минутами радости, когда она под глухой рокот барабана выполняла двойное сальто под высоким куполом.
Вот такое же ощущение сверкающего полета в свете прожекторов владело Анной и теперь. Но длилось оно не считанные мгновения, а дни, прекрасную вереницу дней. Прежние горести — ерунда! Первые светлые зарницы для нее блеснули в тот час, когда она стала переводчицей в представительстве немецкой электротехнической фирмы «Континенталь». Правда, она случайно услышала, как главный инженер по монтажу Франц Фишер сказал в соседней комнате главному представителю фирмы Бюхнеру: «Недостатки произношения у нее искупаются экстерьером». Анне было наплевать на это. И не такое приходилось слышать о себе.
Зато потом она не знала более обходительного человека, чем Франц. Когда представительство фирмы переехало в столицу, он предложил Анне Мариновой поселиться вместе со всеми немецкими сотрудниками. Представительство разместилось в нескольких коттеджах на подмосковной станции Перово. Конечно, она не отказалась. Анна уже начала привыкать к тому, что в нынешней многотрудной жизни у кого-то — изнурительная работа, встречные планы, стройки, хлеб по карточкам, желтые кристаллы сахара по карточкам, масло по карточкам, а она, Анна Маринова, секретарь и переводчик электротехнической фирмы «Континенталь», может зайти в магазин Инснаба и взять себе чего хочет и сколько хочет, и не помышляя о нормах. Одета она была не по ордерам. А премии — мужские ботинки из свиной кожи, которые выдавали работницам, носящим вместо шляпок красные косынки, — Анне теперь и даром не нужны. И когда Франц весьма корректно начал оказывать ей знаки внимания, Анне это понравилось. Франц обещал жениться на ней в недалеком будущем, говорил о желании остаться здесь, в России, которую он полюбил и откуда уезжать не хочет. Зачем ему Германия — там у него никого нет.
Служебные обязанности Анну не очень обременяли, а недостатки немецкого произношения она быстро исправила.
«Скорее бы прошла ночь, — в полудреме подумала Анна, — и день тоже, и много-много дней…» Она представила себе, как через это, пока еще неопределенное количество дней они с Францем будут жить в собственном домике. Помечтав, Анна уснула.
Утром в Ленинграде они взяли такси. Машина выехала на Невский. Дальний конец проспекта терялся в туманной дымке. По пути в «Англетер», где они обычно останавливались, Франц сказал как о деле решенном:
— На этот раз, Анна, ты остановишься у сестры.
Приподняв вуалетку, она посмотрела на Фишера с недоумением.
— Прости, но…
— Я потом все объясню.
— Франц, я не телеграфировала сестре.
— Это неважно, Анни. Ты упустила из виду, что сегодня русское «воскресенье» — шестой день шестидневки.
— Зачем же мы так торопились в Ленинград?
— Я все потом объясню.
Опустив вуалетку, Анна стала смотреть в окно на пасмурный город. После московского многолюдья на Тверской или Петровке тротуары Невского выглядели пустынными.