Глядя на уверенного представителя Внешторга, Базов не мог без улыбки вспомнить, как всего несколько лет назад коммунисты, да, наверное, и этот внешторговец тоже, шарахались от торгового дела как от недостойного и даже несовместимого с членством в партии: «Торговать с мировой буржуазией, якшаться с теми самыми капиталистами, которым надавали под зад в октябре семнадцатого, — дудки!» Но от умения торговать зависело укрепление Советского государства — и научились.
Разговор закончил представитель Наркомата иностранных дел. Он сказал, что товарищу из ОГПУ, очевидно, все стало ясно, и вдаваться в подробности по его ведомству не имеет смысла.
Базов согласился, потому что действительно вдаваться в подробности он не мог, не имел права.
ПАНИХИДА ПО УБИЕННОМУ
Клерк фирмы «Континенталь» услужливо открывал посетителям дверь актового зала в перовском подворье. Из-за двери шли запахи ладана и горящих свечей.
Высоко, на специально установленном амвоне, стоял настоятель протестантской церкви, одетый в черный сюртук, с шапочкой на голове. Справа от него, держась навытяжку, стоял консул Кнапп. Он надел немецкую военную форму с аксельбантами, грудь его была увешана орденами и медалями, полученными за участие в империалистической войне.
Ближе к выходу расположились десятка полтора людей в штатском — обитатели колонии Континентальхауз.
В переднем ряду у гроба капитана Рединга на коленях стояли две женщины в трауре: его мать и жена, прибывшие из Берлина.
Служба подходила к концу. Настоятель произносил скорбную проповедь:
— «Если только увижу лицо ЕГО, спасусь», — думал мытарь Закхей, влезая на смоковницу: влез, увидел, спасся… Может быть, и погибший спасся бы, если бы увидел… Господи! Услышь молитвы наши. Мы носим язвы Рединга на своем теле…
Он посмотрел в сторону матери Рединга и произнес:
— Блаженно чрево, тебя носившее, и сосцы, тебя питавшие… был ростом большим, говорят, а лицом некрасив, но нам, истинной красоты желающим, он один прекрасен…
Усиливая голос, настоятель почти прокричал:
— Воззрят на ТОГО, кого сожгли заживо и будут рыдать о НЕМ, как рыдают о сыне единородном, и скорбеть, как скорбят о первенце… О, род неверный и развращенный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас? Красный дьявол начал решительную борьбу против нашей веры и сжигает нас заживо. Этого допустить нельзя. Наш светильник не погаснет. Встань в защиту веры Христовой! Порази голову змеи, не оставляй в живых и детенышей змеиных. Бери в руки меч божий…
Рано утром в кабинете Базова раздался телефонный звонок. Он поднял трубку:
— Слушаю вас!
— Леонид Петрович! Это я, Ларцев! Звоню с Ярославского вокзала, только приехал. Прикажите послать за мной машину.
— Есть послать! — весело проговорил Базов. — Только, Виктор Иванович, скажи хоть одно слово: — Все сделал?
— Поездка, Леонид Петрович, удачная! Все сделал и даже больше!
— Тогда срочно приезжай сюда… на работу. Пыль дорожную стряхнешь позже.
— Слушаюсь. Скоро буду, доложу!
Базов медленно положил трубку. Задумался. Потом взял папиросу, помял ее и, не зажигая спички, положил обратно. «Все-таки спорт — великое дело. Вот стал заниматься в конноспортивной секции и кататься на велосипеде — радикулит как рукой сняло. Курить стал меньше. Хорошо, что послушался совета Вячеслава Рудольфовича».
Он принялся терпеливо читать ночные донесения, поступившие со всех концов страны. Там круглосуточно кипела работа на новых стройках, возводились промышленные гиганты — заводы тяжелой индустрии, строились новые электростанции. На некоторых из этих важнейших объектов действовал враг. И нужно было большое умение, чтобы отличить обычную аварию как результат неумения или халатности от умышленной диверсии классового врага и зарубежной агентуры… Их было много, этих конкистадоров, проникших на чужую землю, чтобы ограбить и разорить ее. Им нет дела до мук и надежд нынешней России, до ее будущего.