Григорий БУЛЫКИН – автор начинающий лишь в жанре детектива.
За плечами у него весьма насыщенная журналистская биография. Родившись через восемь лет после войны, в год смерти Сталина, он вобрал в себя противоречия Времени 60-х, 70-х, яйцом к лицу столкнувшись и с «рифами» флотской службы, и с лабиринтами, которыми приходилось продвигаться уголовному репортеру районки, областных и центральных газет. У него масса всяческих почетных журналистских регалий и наград, но, видимо, главное для него сегодня – быть узнанным в качестве «детективщика». Пожелаем ему удачи.
1. ДВЕ СМЕРТИ (Чхеидзе)
И Пахотный сидел справа от генерала – невозмутимый, словно Будда. Изредка он поглядывал на меня. В светло-голубых его глазах я не мог прочесть ни сочувствия, ни упрека. Да, Пахотный есть Пахотный…
– Тебе не в розыске работать, а… – Генерал не кричал, он буквально рычал на меня, тяжелой ладонью хлопая по фотографиям, веером разбросанным по столу. – Кто тебе дал право стрелять? Кто?! Понимаешь ли ты, мальчишка, что тебя судить будут? Понимаешь, а?
Я понимал. События минувшей ночи начисто перечеркнули все пятнадцать лет моей службы. И что там службы – жизни… Я ощущал сейчас такую пустоту в себе и вокруг себя, словно меня зашвырнули куда-то в безвоздушное пространство.
События… В два часа ночи в управление позвонила обходчица железнодорожных путей. Сообщила: недалеко от вокзала, на пустыре между железнодорожным полотном и городским парком двое неизвестных избивают третьего. Между прочим, привязав его к дереву. Ночь вообще выпала на редкость неспокойная – все дежурные группы, включая и линейный отряд милиции, в эту минуту были задействованы. Вот и пришлось выехать мне и стажеру Ване Лунько…
Место происшествия, несмотря на ночную пору, мы отыскали быстро – лишь сержант-водитель заглушил двигатель, справа от парковой аллеи стали слышны чьи-то голоса и плач. Мы с Лунько сразу же бросились в ту сторону. Примерно в тридцати шагах от нас двое шумно возились у одинокого дерева.
– Возьми справа, – шепнул я Лунько, который тотчас же стал огибать пустырь.
Когда, по моим подсчетам, Лунько должен был быть уже позади дерева, я спокойно вышел из тени и крикнул: «В чем дело, ребята?»
Они разом обернулись. И тут, между ними, я увидел бледное пятно, угадав в этом пятне еще одно человеческое лицо.
– Помогите! – Это кричал он, третий. – Помогите…
Я был в штатском. Теперь я понимаю, что это наверняка и спасло мне жизнь, поскольку они приняли меня за случайного прохожего.
– Иди своей дорогой! У нас тут личный разговор, – хрипло крикнул кто-то из них. Я не понял, кто, но автоматически отметил характерный южный акцент.
– Бросьте, ребята. Ну, повздорили, а теперь помиритесь, – продолжал тянуть я свое, приближаясь к ним медленно, словно бы побаиваясь. Когда между нами было уже шагов двадцать, луна нырнула в глухое, как мешок, облако. Тут Лунько вдруг выскакивает из-за дерева в своей милицейской форме и кричит, срываясь на фальцет:
– Руки вверх!
Одновременно с этим криком бахает выстрел.
– Не сметь! Лунько, не сметь! – Кричу я в темноту.
Но Лунько молчит. И хотя прошло лишь две-три секунды, я понимаю, что молчит он не случайно. Тут-то я и крикнул:
– Стоять на месте! Руки вверх! – И для острастки выстрелил в воздух. Все согласно уставу.
А спустя еще с полминуты подбежавший сержант-водитель высветил карманным фонариком такую картину. Слева от дерева лежал скорчившийся Лунько. Тяжело обвиснув на бельевой веревке, опоясывающей его тело, прижатое к дереву, истекал кровью неизвестный, которого били.
…Когда эксперт дал мне копию заключения, я понял, что это – мой приговор. Лунько был убит ножом. Мгновенная смерть. Неизвестный, привязанный к дереву, тоже был мертв… Стреляя для «острастки» в воздух, я угодил ему в горло.
2. В ПУСТОТЕ НЕТ ДВИЖЕНИЯ! (Чхеидзе)
– Первый выстрел сделал Лунько, в воздух… До удара ножом, поскольку после такого удара он выстрелить уже не мог, – эксперт Нефедов протянул мне бурую гильзу. – Попасть же в неизвестного он при всем желании тоже не мог. Это исключено, поскольку Лунько находился позади дерева.
Холодное нефедовское «поскольку», казалось, отделило нас друг от друга. В эту минуту я впервые почувствовал, каково бывает человеку, загнанному в угол неопровержимыми доказательствами его вины.
Нефедов поставил гильзу на край стола, как костяшку домино:
– Неизвестный был убит из пистолета служебного образца. И вот еще одна гильза… Твоя.