— Сейчас мы прервем нашу беседу на некоторое время… Вы успокойтесь, подумайте. Улик против вас много, очень много.
— Я подумаю, — опять уныло проговорил Канюков.
Его увели.
Осложнение возникло совсем неожиданно. Предполагалось, что в совершении вокзальной кражи вещей Канюков не будет отпираться, признается и в том, что он есть Кандыба. А при отсутствии чистосердечного признания вины не могло быть и речи о том, чтобы выпустить его из-под стражи.
Через час Александр Михайлович снова вызвал Канюкова.
— Ну как, подумали? — спросил он.
— А чего тут думать-то? — ухмыльнувшись, ответил тот. — Признаюсь — плохо, не признаюсь — плохо. Лучше признаваться не буду.
— И напрасно!
— Почему напрасно?
— Если вы вину свою в той краже чистосердечно признали бы и заявили бы, что в содеянном раскаиваетесь, и дали бы слово впредь никаких преступных действий не совершать, я бы мог перед руководством поставить вопрос о том, чтобы отпустить вас, скажем, под залог.
— Как это — под залог?
— Вы вносите в кассу определенную сумму денег, и я вас отпускаю на свободу. В дальнейшем, если вы не нарушите требований закона — не сделаете попытки скрыться от суда и следствия, будете точно являться по вызову, — деньги эти вам будут возвращены.
— А могу я посмотреть, где это написано?
— Конечно. Вот — Уголовно-Процессуальный Кодекс. Читайте.
Канюков долго читал и перечитывал указанные ему Гвоздевым статьи. Потом задумался.
Александр Михайлович не торопил.
— И сколько же надо денег? — наконец спросил Канюков.
— Не десять рублей, разумеется, — ответил Александр Михайлович. — Сейчас поговорю с начальством.
Сняв телефонную трубку, Гвоздев набрал номер.
— Товарищ подполковник, — сказал он, услышав голос Шульгина, — вы не будете возражать, если я отпущу, разумеется, после признания вины, и, конечно, под залог… А какую сумму следует назначить, как вы полагаете? Не меньше тысячи рублей?
— Слышали? — спросил Александр Михайлович.
— Таких денег мне не набрать, — опустив голову, упавшим голосом проговорил Анатолий. — Рублей пятьсот, может быть, и насобирал бы: на работе, у знакомых… а тысячу нет.
— Я попробую договориться с руководством, — проговорил Александр Михайлович. — Что ж, пишем протокол?
— И как же все это будет выглядеть? — не отвечая на его вопрос, спросил Канюков.
— Просто. Вы назовете человека, которому вы доверяете. Мы его пригласим сюда. Устроим вам с ним свидание. Вы поручите ему принести деньги и сдать их в финчасть. Там ему выдадут квитанцию, которую я приобщу к делу.
— Заманчиво, — протяжно произнес Анатолий. — Да кому ж поручение-то такое дать?
— Как кому? Тут одна миловидная женщина приходила, Щелканова, кажется. Интересовалась: нельзя ли с вами повидаться?
— И что ей сказали?
— Сказали, что пока нельзя. Она сказала, что придет завтра.
— Вот дура-то!
— Почему? — Александр Михайлович посмотрел на него спокойно и внимательно. — Любит она, вероятно, вас. Узнала, что беда с вами, и прибежала.
— А мне с ней можно повидаться?
— Можно.
— Наедине?
— Нет. В моем присутствии.
— Такого не может получиться: деньги внесу, а домой не пойду?
— Нет. Такого случиться не может.
— Пишите протокол. Я вину свою в краже чемодана полностью признаю и раскаиваюсь.
КАНЮКОВ сидел в коридоре следственного отделения и ждал, когда освободится Гвоздев. Сердце ныло: Антон Прохорович денег не дал, всячески оскорбил и вышвырнул из дома как щенка. В голове мутным потоком текли мысли. Ну и орешек! А по началу как будто все шло хорошо. Брали краску, гвозди, ткани, продукты из вагонов, складов, из магазинов; крали вещи у пассажиров на вокзалах и в поездах. И все «добытое» куда-то исчезало, словно сквозь землю проваливалось, а некоторое время спустя Орех раздавал пакетики с «гонораром»… Сколь же хитрым он оказался. А ведь другом себя называл… И чего это следователь не зовет? Скорей бы уж!..
И в этот момент в дверях кабинета появился Гвоздев, пригласил войти.
…После допроса, длившегося более двух часов, Александр Михайлович сам отвел Анатолия в камеру. Уходя сказал:
— Через некоторое время вернемся к разговору. Я хочу, чтобы вы твердо усвоили: обстоятельства складываются не в вашу пользу.
Канюков угрюмо кивнул.
Александр Михайлович, возвратившись в кабинет, перечитал протокол допроса. Обвиняемый раскрываться не желал. Его сопротивление ломало намеченный план. Предполагалось, что Канюков, будучи обиженным Дыбиным, начнет признаваться, но он на это не пошел. Обстановка вынуждала прибегнуть к предъявлению улик. Этого делать Гвоздев пока не хотел, но…