Ее губы покривились язвительно, а в голосе проскользнула издевка:
— Ах, в школе… Что же, продолжайте повторение пройденного. Мне выходить на этой остановке.
— Мне тоже, — пробормотал Глеб.
Глеб замедлил шаг, проводил ее взглядом, остановился у театральной афиши: решит еще, что пристаю…
В глазах рябили названия спектаклей: «Сто четыре страницы про любовь», «Коварство и любовь», «История одной любви». Но Глеб все-таки заметил, что девушка завернула в подъезд, где жил он.
Ему стало смешно. Он покружил у газона, медленно вошел в подъезд.
На лестничной площадке, расставив по ступенькам бутылки с молоком, пакеты с покупками, стояла та девушка и рылась в сумке.
— Ключ потеряли? — сочувственно спросил Глеб.
— Ну, знаете!.. — возмущенно воскликнула она и угрожающе выставила перед собой ключ.
Посмеиваясь беззвучно, Глеб собрал бутылки и пакеты, составил обратно в сумку, вручил хозяйке:
— Ничего не поделаешь. Я живу в соседней квартире.
Войдя к себе, он с порога окликнул мать:
— Мама, разве в семьдесят первой квартире живут не Мартыновы?
— Теперь там Лиза Гущина живет.
— Одна? — как можно равнодушнее спросил Глеб.
— Зачем одна? С мужем и с дочкой.
Через неделю вечером Глеб остался один дома. У двери позвонили. Он лениво поднялся с дивана, шлепая тапочками, побрел в переднюю, открыл дверь и испуганно попятился: на площадке стояла Лиза.
— Вы? Здравствуйте, — сказал Глеб густым басом.
— Здравствуйте, сосед.
— Меня зовут Глебом.
— Я знаю. Но мне больше нравится называть вас соседом. Понимаете, сосед в троллейбусе, сосед по лестничной площадке… Мой благоверный отсутствует, а у меня, как на грех, погас свет. Что-то с пробками. Я подумала: вы так крепко помните школьную физику, что, наверное, сумеете починить. — Она скользнула оценивающим взглядом по его лицу, плечам.
— Постараюсь, Елизавета э-э… — начал он и покраснел.
— Елизавета Ивановна.
В коридоре своей квартиры Елизавета Ивановна зажгла свечку, поставила под электрощиток стул, сказала с усмешкой:
— Действуйте. Я стану подстраховывать вас.
Ее твердые ладони уперлись ему в спину. Глебу стало жарко. Он потянулся к пробке, слегка покачал ее пальцами, сразу же вспыхнул свет.
Глеб слышал, как потрескивает свеча, как дышит Елизавета Ивановна, как часто стучит ее сердце. Пальцы Глеба соскользнули с пробки. Свет снова погас.
Он виновато оглянулся на хозяйку. Она смотрела строго и выжидательно. Глеб торопливо потянулся к щитку, но Елизавета Ивановна вдруг дунула на свечку и сказала шепотом:
— Прыгай, я подхвачу…
А спустя еще недели две в парке «Сокольники» они сидели под старым кленом. Глеб осторожно взял прохладную, узкую ладонь Лизы и сказал умоляюще:
— Я больше так не могу. Вся наша жизнь — сплошное ожидание. Я жду твоего стука в стену, жду, когда уйдет из дому Гущин, когда убежит играть твоя дочка. Ты ждешь, когда я останусь в квартире один. Ждем, ждем. А чего, собственно? У нас же все решено с тобой. Сколько можно ломать эту комедию: сосед, соседка?…
— Что ты предлагаешь?
— Сегодня же поселиться вместе, а не по соседству.
— Я согласна. А где?
— Хотя бы у меня.
— Шестой жилицей в двухкомнатной квартире. Да еще Маринка со мной. По соседству с Гущиным. Прямо скажем, перспектива блестящая. То-то обрадуется Надежда Павловна, твой отчим и твои сестренки. И материальная база у нас с тобой всем на зависть. У меня аспирантская стипендия, у тебя целых сто рублей слесаря-ремонтника. Заживем на славу.
«Вполне достаточно для начала», — чуть не сорвалось у него с языка. Но Глеб тут же ужаснулся своего идиотского оптимизма. Обрекать Лизу на такое существование?… И спросил с надеждой:
— Тебя удерживает только это?
— Ты думаешь, это пустяки, жадность? Между прочим, эмоциональное начало — это очень хорошо. Но не до телячьего идеализма. Я не верю в рай в шалаше даже с милым. Стандарты комфорта растут год от года…
Что скажешь, если Лиза снова права, как права она всегда в каждом своем суждении и поступке. Разве не обязан он заботиться о Лизе?… Женщина на шесть лет старше его, красивая, умная, поверила ему, откликнулась на его любовь. Так неужели он поведет себя, как желторотый птенец, не станет для нее настоящим мужчиной, опорой в жизни?… И вспомнился друг. А друг ли? — заспорил с собою Глеб. Конечно же, друг, неожиданный и надежный…
За мутным стеклом вагонного окна медленно поползли назад лотки с мороженым и пирожками, табачный киоск, крохотный магазинчик, приземистое станционное здание и, наконец, обшитые зеленым плюшем кустарника сопки, меж ними угадывалась морская синь.