Она мельком видела его, знала, что сосед, что женат, знала, как зовут, но эти случайные, разрозненные сведения ни к чему не обязывали, они были тем самым минимумом, который она позволяла себе запоминать о соседях, да и то лишь затем, чтобы не перепутать, не забыть поздороваться, встретив смутно знакомое лицо на улице, во дворе или в подъезде.
Жизнь ее протекала вне стен дома, в институте, где она работала и проводила большую часть дня. Там работали ее подруги, друзья, поэтому в "келью" - так она называла свою комнатушку в общей квартире - возвращаться не торопилась, тянула до вечера, потом кое-как готовила ужин, смотрела телевизор, если не было срочной работы, и ложилась спать. Изредка у нее собирались сослуживцы, но и они долго не задерживались. В компании всегда находился хохмач, который часов в одиннадцать выразительно прикладывал палец к губам. "Тс-с-с! Квартира коммунальная, товарищи, - говорил он, показывая на стены и не подозревая, что слово в слово повторяет предыдущего остряка. - Пора, товарищи, и честь знать". Эти слова почему-то неизменно пользовались успехом, все смеялись и тут же начинали собираться, думая, наверное, что их торопят не без ведома хозяйки. Впрочем, она редко отговаривала гостей - быстро уставала от шума и музыки. Может быть, оттого, что музыку и шумные вечеринки любил Славик, ее бывший муж, с которым она развелась несколько лет назад.
Когда она в результате обмена въехала в свою "келью", ей еще долго не верилось, что в квартире может быть так идиллически тихо. Она ценила обретенный покой, как могла оберегала его и, хотя не уклонялась от новых знакомств, шла на них не слишком охотно. Соседки, в основном женщины пожилые, окрестили ее неугожей (слово не совсем понятное, но смысл она смутно улавливала) и вскоре потеряли всякий интерес к новой "жиличке", что как нельзя больше устраивало Лену. Да, ее жизнь была небогата на развлечения, но она не жаловалась. Ей нравилось безмятежное одиночество по крайней мере пока, как она говорила приятельницам.
И все-таки... все-таки она немного кривила душой, утверждая, что вовсе не замечала Красильникова. Пожалуй, она чуть выделяла его из общей массы полузнакомых людей. Он ей немного нравился, только это скорее настораживало, чем привлекало ее. Отчасти по этой причине попытка Игоря познакомиться поближе привела ее в замешательство, и первым ее побуждением тогда было уйти.
Случилось это меньше года назад, в августе, в первых числах.
Помнится, она опаздывала на работу. Наскоро умылась, обжигаясь, выпила чай из крышки термоса, подхватила сумку и выбежала из квартиры. На повороте лестницы вдруг спохватилась, что забыла дома пропуск в институт. Чтобы не возвращаться, на всякий случай полезла в сумку, перевернула в ней все вверх дном - пропуска действительно не было. Вдобавок к этому, вытаскивая руку из сумки, она неосторожно зацепила за дужку очков. Очки промелькнули в воздухе, ударились о ступеньку и упали в лестничный пролет. Она бросилась вниз.
У входа в подъезд в прямоугольнике яркого света, заполненном пляшущими пылинками, стоял парень в голубой джинсовой рубашке и вельветовых брюках. Это был Игорь.
- Итальянские, - сказал он, рассматривая клеймо на дужке. - Таких стекол не достанешь. Вам не жалко?
- Ничего, отдам в починку...
Она сделала шаг навстречу и вступила в лежавший под ногами прямоугольник света. Казалось бы, ничего особенного - обыкновенное пятно от солнечных лучей, падающих с улицы. Однако гораздо позже, когда их отношения с Игорем успели стать сложными, но еще не окончились полным разрывом, она в самые тяжелые минуты вспоминала тот светящийся в полумраке подъезда островок, себя и Игоря, обособленных, отрезанных от окружающего горячими солнечными лучами, и тогда все происшедшее оживало волшебной и, увы, короткой сказкой, в которой ей суждено было ненадолго сыграть роль принцессы. Должно быть, в этом проявлялась всегдашняя ее слабость идеализировать избранника. Так было в свое время и со Славиком. Впрочем, скорее даже не слабость, а подсознательное стремление оживить в себе способность и желание любить, почерпнуть в прошлом то, чего уже не было в настоящем. Но ведь и в прошлом ничего не было - никакой сказки, а была заурядная и по-своему глупая история с экзальтированным восторгом вначале ("Это он! Мы искали друг друга всю жизнь!") и опустошающим душу разочарованием в конце ("Какая я была дура!"). История, каких тысячи.
Например, тогда на лестнице он сказал: