5
Уже расселись по местам, уже проследовал в пилотскую кабину озабоченный и суровый экипаж, уже дарили улыбки направо и налево гуляющие по проходу стюардессы, уже начали подвывать двигатели.
В полупустом салоне устраивались по желанию. Александр Иванович пожелал быть рядом с Галиной Георгиевной, а рок–группа — поблизости от них. Рокеры главные футляры сдали в багаж, в салон же взяли ручную легкую акустику.
Теперь бы на взлетную полосу. Но дверь все не закрывали, ждали кого–то.
Наконец к трапу (Александр Иванович и Галина Георгиевна смотрели в иллюминатор) подлетела черная с московским номером «Волга», из которой прямо–таки выпорхнул до невозможности элегантный субъект и бойко взбежал по ступеням. В салоне он, ни на кого не глядя, проследовал в первый класс.
— Дипломат, — догадалась Галина Георгиевна.
— И большой говнюк, по–моему, — грубо дополнил Александр Иванович. Не нравились ему дипломаты. Зятек у него дипломатом был, женин брат. Про того он уже точно знал, что говнюк.
— Говнюк он, может быть, и говнюк, — Свободно согласилась Галина Георгиевна, — но его ждали. Сейчас полетим.
«– Не его, — уверенно возразил Александр Иванович и кивнул на иллюминатор.
В эллипсоидной раме иллюминатора была любопытная картинка: знакомый отряд в рутинном порядке двигался к трапу. Омоновцы остановились у первой ступеньки и замерли, подобно почетному караулу. Представитель и переводчик пожали господину руку, и господин, имея в правой руке кейс, в левой придерживая твердую шляпу, молодецки взбежал наверх.
Господин проследовал путем дипломата. Тотчас глухо лязгнула тяжелая дверь, герметизируя салон, и сразу же самолет тронулся с места.
Подрожав от напряжения и набираемой мощи на старте взлетной полосы, самолет сначала быстро побежал, а потом поднялся в воздух, ощутимо меняя положение салона из горизонтального на полувертикальное.
Закладывало уши. Александр Иванович недовольно открывал рот, освобождаясь от неприятных ощущений. Галина Георгиевна снимала эти ощущения другим способом — оживленно заговорила:
— Слава Богу, полетели!
— Полетели, полетели, на головку сели! — пролепетал Александр Иванович.
— Это вы к чему? — подозрительно поинтересовалась она.
— Репетирую. В гости к внучке лечу.
Действительно, к внучке. Но не к своей, к сожалению. Не было у него, старого пня, своей. Вот и пристроился любить, как свою, спиридоновскую Ксюшку. Бескорыстно радостную улыбку при виде его, счастливое удивление миру, открываемому ежеминутно, беззащитное маленькое гибкое и сильное тельце, нежные ребрышки под ладонью… Он встряхнулся и вспомнил:
— Курить хочется.
— А я и не видела ни разу, чтобы вы курили.
— Шесть штук в день по расписанию, не считая чрезвычайных обстоятельств.
— Взлет для вас — чрезвычайное обстоятельство?
— Для меня чрезвычайное — это знакомство с вами, — с неожиданной галантностью шарахнул он по ней комплиментом.
— Ну и ну! — изумилась она. — Вот ведь мужчины бывают!
— Вы просто, мадам, слегка одичали в вашей партийно–номенклатурной среде, — сказал Александр Иванович. — Вы ведь от комсомола и далее везде? Угадал?
— Почти. До последнего времени.
— А сейчас?
— Сейчас работаю в Международном женском фонде.
— Тоже неплохо.
— Вы меня обидеть хотите? — все–таки завелась Галина Георгиевна.
Александр Иванович сморщился, делая виноватое лицо, затем, улыбаясь, сообщил:
— Зубоскалю просто по дурацкой привычке. Вы уж простите меня, старика.
— Прощаю, старичок, — не простила она.
Салон вернулся наконец в горизонтальное положение, потухло табло, запрещавшее расстегиваться е и курить. Александр Иванович освободился от ремня безопасности и, достав пачку «Уинстона», закурил. Вообще–то он курил «Беломор», но вчера вечером Казарян, принеся блок «Уинстона», демонстративно вывалил все его запасы папирос в мусоропровод.
— Пенсии на «Уинстон» хватает? — полюбопытствовала злопамятная Галина Георгиевна.
Александр Иванович ответить не успел, потому что над ним Люцифером–совратителем повис волосатый Дэн:
— На грины приобретен фирменный флакон. Поторчим, папик?
Александр Иванович как бы в нерешительности обернулся к Галине Георгиевне. Та, в обиде еще, агрессивно поддержала Люцифера–совратителя:
— Давайте, давайте, папик!
— Ну уж если дама рекомендует… — Александр Иванович кое–как выбрался из кресла, встал в проходе, положил Дэну руку на плечо, с деревянной интонацией Ершова — мхатовского Несчастливцева изрек: — Идем туда…