— Ваш особист, как он? За пищик его подержать можно? — задал второй вопрос Смирнов.
— Подержать за пищик его, безусловно, можно. Но каков будет результат? Он — полный идиот, ребята.
— Члены их шайки любят прикидываться идиотами. Удобнее работать, заметил Алик.
— Этот не прикидывается, — уверил Пантелеев и, резко встав, подошел к комоду, на котором стоял телефон. Он не только быстро бегал, но и быстро соображал. Жестом показав, чтобы они немного подождали, набрал номер и закричал в трубку: — Мишка, кончай трудиться, пупок развяжется! Коньяка хорошего хочешь?.. А хоть до усрачки… Давай, давай быстрей! Ждем тебя, он вернулся на место, обеими руками взял пузатую рюмку и объяснил: — Мишка Прутников, наш коммерческий директор. По–моему, он с Курдюмовым в дочки–матери играл.
Прутников объявился минут через пятнадцать, тоже был быстр на ногу. Или выпить очень хотелось. Представившись и поздоровавшись, он глянул на столик, и на его личике появилась демонстративно сделанная гримаса отвращения.
— Я в ваши аристократические игры играть не намерен, — сделал он заявление и по лестнице двинул на второй этаж.
— Мишка, Мишка, ты куда? — забеспокоился Пантелеев.
— К Надьке подхарчиться, — исчезая, ответил Мишка.
Он не заставил себя долго ждать, явился минуты через две, держа в руках глубокую тарелку с сациви. Не пожадничала Надежда, навалила с горкой. Мишка поставил тарелку на столик, притянул четвертое кресло, уселся, налил до краев рюмку Пантелеева, выпил из нее и, понюхав лимончик, приступил к сациви. Пантелеев сходил к горке, принес четвертую рюмку и поинтересовался:
— Небось, чавкать будешь?
— И еще как! — заверил Мишка.
— А кости куда девать будешь?
— В камин! — заорал Мишка и, продолжая харчиться, спросил, глядя в тарелку: — Допрашивать когда будете? Лучше сейчас. Когда я ем, я словоохотлив и откровенен.
Взглядами Алик и Смирнов попросили Пантелеева начать. Тот и начал:
— Ведь ты имел дело с Курдюмовым и ЦК, а, Мишенька?
— А как же, — охотно подтвердил Мишенька, обсосал мелкую косточку и запустил ею в камин. — Золотой человек!
— В каком смысле? — искренне удивился Алик.
— В прямом. Приедет, бумажки привезет, и у нас полный порядок и с фондом зарплаты, и с премиальным фондом, и с соцкультбытом, и те де и те пе.
— Какие же бумажки он вам привозил? — спросил Смирнов.
— Секретные. С тремя крестами. Не подлежащие разглашению.
— А ты разгласи, — посоветовал Пантелеев.
Мишенька налил себе еще, выпил, хладнокровно выдерживая взгляды троих, закусил, ответил троим лучезарным взором и задал встречный вопрос:
— Что он натворил?
— Он исчез, — ответил Смирнов.
— А вы его ищете. Вы оттуда? — Мишенька костяшками пальцев постучал по столу, изобразил стук.
— Они действуют по просьбе нового руководства, — ответил за Алика и Смирнова Пантелеев.
— Новое — это то, которое жаждет прихлопнуть наш любимый военнопромышленный комплекс, и тем самым лишить меня хорошо оплачиваемой работы. Они из меня нищего делают, а ты им помогай?
— Помогай, — эхом отозвался Пантелеев.
— А потом другие люди, действующие по просьбе старого руководителя, нежно возьмут тебя за бока и повлекут в узилище, как изменника и израильского шпиона.
— Не возьмут и не поведут, — успокоил его Алик.
— Вы в этом уверены, а я — нет.
— Мишка, перестань делать клоуна, отвечай, — приказал Пантелеев. Можешь считать, что спрашиваю я, твой косвенный начальник.
— Вторую бутылку поставишь? — потребовал Мишка. — По той причине, что косвенный. Ладно, ладно, не рычи, Гена. Слушайте же. Про бумажки. Но сначала о наших взаимоотношениях с заказчиками. Вся наша продукция производится по Госзаказу и направляется в распоряжение Министерства обороны. В особый Госзаказ выделяется экспортная часть, которая раз в квартал, обычно в конце, транспортируется в определенные порты и куда–то отбывает, вероятно к нашим многочисленным друзьям на африканском континенте. Так вот, как правило, в конце квартала же появлялся на заводе товарищ Курдюмов с той сакраментальной бумажкой, содержанием которой вы интересуетесь. Бумажка это — требование того же МО об увеличении очередной экспортной партии процентов на двадцать–тридцать. И я, как коммерческий директор, с восторгом пытался удовлетворять это требование. Дело в том, что эти проценты оплачивались уже не как госзаказ, а в мировых ценах. В рублях, конечно, по нашему непонятному курсу, но заводу все равно это было невероятно выгодно.