— Кстати, Жора, дай–ка мне его посмотреть.
— А чего там смотреть. Записка, как записка. — Сырцов порылся во внутреннем кармане своего рэкетирского кожана и протянул Смирнову картонку поляроидного снимка.
— Не скажи, Жора, ой, не скажи, мент ты мой незамысловатый! Смирнов, смакуя, трагическим голосом прочитал: — "Настоящая моя жизнь кончилась, поэтому кончаю жизнь по–настоящему". Поэтом, я бы сказал, лирическим поэтом, оказывается, был ушедший от нас Сергей Сергеевич Горошкин. Но ведь как скрывал свой дар! Помню он по партийной линии все больше матом выдвигал нас на великие милицейские свершения, а на самом деле–то душа какая, какая душа!
— Дерьмо собачье он был и хам — начальничек совковый, а не поэт, мрачно не согласился Сырцов.
— Во! В самую точку! — обрадовался сырцовской оценке покойного партийца Смирнов. — Большие умники и теоретики сидят в ГеБе. Ишь что сочинили! Сидел клерк в рубашечке с короткими рукавчиками и при галстуке и сочинял по–интеллигентски посмертную записочку, стараясь не запятнать дивно глаженых своих порток. Как бы мент кондовый подобную залепуху подкидную сочинил? А так: "не мысля себя без партии, которую закрыли проклятые демократы, ухожу из жизни с верой в светлые идеалы коммунизма". И был бы наш мент психологом более глубоким, чем тонконогий гебистский фрей, который Фрейда, Альбера Камю и Ортегу–и–Гассета читал. А ты читал Ортегу–и–Гассета, Сырцов?
— Не. Я "Малую землю" читал. В армии.
Нет, не безнадежен был Сырцов. Повторно оценивая экстерьер, Смирнов незаметно даванул косяка на заблудшего опера. Опер тихо ухмылялся, вспоминая литературные красоты "Малой земли". В общем, если не считать вполне понятную в данной ситуации подавленность, мальчик в порядке. И на "Малую землю" отвлекся кстати и подначку принял, парируя. Нервничает, конечно, а кто бы, попав в подобную передрягу, не нервничал?
— Я тебе все: "Сырцов, да Сырцов", а ты хоть бы хны, — приступил к делу Смирнов. — А в прошлый раз взвился, как конек-Горбунок.
— В прошлый раз я еще думал, что бога за бороду ухватил. Гордый был до невозможности и твердо понимал, что вы, конечно, боевой старичок, но в жизни сегодняшней ни хрена не понимаете. Вот тогда и обидно стало, что вы меня все Сырцов, да Сырцов.
— Точно объяснил, Жора, — оценил ответ Смирнов. — Помимо круговой обороны есть еще один выход: лечь на дно. Они поплавают, поплавают вокруг, увидят, что ты смирно лежишь, и отстанут без беспокойства. Ну, как?
— Я ведь ко всему прочему еще и мужик, Александр Иванович. Мэн.
— А теперь последнее мое предложение. Ты со всеми потрохами, без вопросов и условий переходишь ко мне работать и работаешь на меня так, как я захочу. Работа будет оплачиваться.
Сырцов повернул голову, посмотрел, наконец, Смирнову в глаза:
— Я себя высоко ценю, Александр Иванович, очень высоко.
— Про "очень" ты зря, — как бы а парт высказался Смирнов. — Но в общем–то, человек и должен ценить себя высоко, разумно определяя, что он может стоить. Я заплачу тебе как надо, Жора.
— Откуда у вас капитал, полковник милиции в отставке?
— Да или нет?
— А если да?
— Ну, ну, паренек, напрягись, без "если"!
— Да.
Чудесненько. Меня сейчас к Алику Спиридонову домой подбросишь и приступай сразу же. Помолясь предварительно.
— Дом на набережной? — попытался искрометно угадать Сырцов.
— Дом на набережной, Жора, задачка для элементарного топтуна. Проследить, отметить по местам и доложить. А крутить — раскручивать того неосторожного любовника покойной Татьяны Вячеславовны придется серьезной компанией, чтобы рвать его на куски со всех сторон. Нет, Жора, работка твоя будет посодержательней. Был у нас недавно вождь один, ты, может, еще на демонстрациях его портрет на палке носил, по имени–отчеству Юрий Егорович. Помнишь такого?
— Ну.
— Господи, как я не люблю нынешнего модного "Ну"! Да или нет?
— Да помню, помню! Перед глазами стоит, как живой!
Смирнов неодобрительным хмыком осудил излишне бойкий тон Сырцова, но словесно отчитывать его не стал. К изложению задания приступил: