Две недели назад забрела к ним, якобы на огонек, соседка и старая знакомая Тамара Молоткова. Поговорив о всякой всячине, она попросила Зинаиду проводить ее и прямо у крыльца огорошила: «Деньги у тебя есть, знаю. Хочешь их вдвое больше иметь?» — «Не шути так, Тома. У нас с Гришей каждая копейка потом полита», — укоризненно ответила Зинаида. Они остановились, и Молоткова, придвинувшись вплотную, зашептала, согревая горячим дыханием щеку Венковой: «Гляди сама — в Горьком лакированные туфли стоят 450 рублей, а на Кавказе 200, ну от силы 250. Смекаешь? У меня сейчас мало денег на разворот, полюбовничек, чтоб его, — Тамара лихо тряхнула рыжими локонами, — повысосал. Едем! Десять тысяч в дело вложим, двадцать привезем. Барыш пополам. Неделя работы — пять тысяч! В своей артели „Рекорд“ сколько за них трубить будешь? Решай».
От неожиданности Зинаида растерялась. «Погоди ты, как же так сразу… А ведь и посадить могут?» — догадалась она.
«Насчет этого не беспокойся, не первый раз замужем, — бодрительно засмеялась Молоткова. И добавила: — Послезавтра зайду, скажешь точно. Если нет, я себе другую напарницу подыщу».
Зинаида все рассказала мужу. Тот поначалу разругал ее, а потом призадумался. Мысль о легкой наживе стала потихоньку, как жадное зерно сорняка, прорастать в душах Венковых. Опытная спекулянтка неплохо разбиралась в психологии.
Так Зинаида очутилась в Тбилиси. И вот едет она обратно и молит бога, чтобы все обошлось благополучно. Легендарной аферистки Соньки, по прозвищу «Золотая ручка», из нее не получилось.
Мелькают за окнами огни полустанков. Мчится, наращивая скорость, поезд «Тбилиси — Москва».
Небольшая квадратная комната в Ленинском РОМе. Два сдвинутых вместе канцелярских стола, стулья, телефон, шкаф. В углу сейф для секретных дел. Начальник отдела борьбы с хищением социалистической собственности капитан милиции Никонов третий час рисует на бумаге какие-то елочки и домики. Уж такая у него привычка. Исчеркав лист, комкает и бросает его в корзину. И снова тянутся в ряд детские домики с елочками по бокам. Наконец, что-то решив, Никонов берет телефонную трубку.
— Рынок? Младшего лейтенанта Обухова. Слушай, Мамонова у вас сегодня не появлялась? Да, лакированные туфли. Жду.
Капитан свободной рукой снова берется за перо. Но вместо рисунков теперь на бумаге появляется цифра 1. «Еще раз, что я знаю о Молотковой? — думает Никонов, глядя на единицу. — Нигде не работает, с мужем разошлась, погуливает. Часто уезжает из Горького. Вот и сейчас ее нет в городе. Живет широко, денег на все хватает. Года два назад задерживали ее за спекуляцию. Выпуталась тогда — улик было недостаточно. Что еще? Да, Ольге, дочери ее, недавно исполнилось шестнадцать, паспорт у нас получала. Кажется все. Немного».
«2, — записывает Никонов, — выяснить…»
Он кладет перо. Выяснить нужно разное: куда уезжает Молоткова, когда приедет, с товаром или без? И какое отношение к ней имеет (и имеет ли) рабочая кирпичного завода Мамонова, которая стала теперь продавать на рынке лакированные туфли. Ее видели с…
Мысли капитана оборвал голос в телефонной трубке. Выслушав, он приказал:
— Задержите Мамонову и доставьте ко мне.
Пока Мамонову везли, она справилась с первым испугом и продумала, как отвечать на вопросы. Поздоровавшись, девушка опустилась на предложенный стул и крепко сжала тонкие губы настороженно поблескивая небольшими серыми глазами. Никонов взял новенькие лакированные туфли, которые Мамонова не успела продать, и, тщательно осмотрев их, отложил в сторону.
— Фасон не нравится или деньги нужны?
— Жмут, проклятые, — отозвалась Мамонова, — купила на номер меньше, думала разношу, а они как чугунные.
— А где купили?
Капитан спрашивал размеренно, неторопливо. Он видел: спекулянтка неопытна и отвечает спокойно только потому, что к этим вопросам заранее приготовилась. Надо ее ошеломить неожиданностью, выбить, как говорится, из седла.
— У одной гражданки купила. Старенькая такая, в коричневой шляпке. На Молитовском рынке, недели три назад. — Продуманные фразы Мамонова выпаливала почти механически, как таблицу умножения.
— Может быть, вспомните получше? Туфли без фабричного клейма, сшиты, весьма вероятно, из ворованной кожи. Нам очень важно знать, кто их продает.
По тому, как дрогнули ее ресницы, как тревожно затеребили пальцы поясок платья, Никонов понял: Мамонова надеялась, что отсутствие клейма он не заметит.
— Да я уж говорила: старенькая…
— В коричневой шляпке, — перебил ее капитан. — Ясно.
Он достал из шкафа две пары лакированных туфель (они хранились как улики для другого, еще не законченного дела) и показал их девушке:
— А эти тоже купили у гражданки в шляпке?
Расчет был, в общем, простой: торговала туфлями Мамонова не первый раз и сейчас должна запутаться, не зная, что известно и что неизвестно милиции.
— У нее… — растерялась девушка.
— Правильно. — Никонов убрал туфли, аккуратно запер шкаф. — Получали вы весь свой товар у одной гражданки. Только не старенькой. Да и шляпка у нее не коричневая, а зеленая велюровая. — Он описал внешность Тамары Молотковой. — Узнаете?
Мамонова покраснела, но молчала.
— Зря тянете время. Ведь вы понимаете, что я все о вас знаю. Не верите? Хорошо. Зовут ее, вашу гражданку, Тамара Павловна Мо…
— Молоткова, — торопливо подхватила Мамонова.
И она начистоту рассказала капитану про то, как стала спекулировать туфлями на Молитовском рынке.
Месяца полтора назад девушка увидела на одной из своих подруг хорошенькие лакированные туфельки. В магазинах таких не было. Вдоволь насладившись своим превосходством, счастливая обладательница шикарной обуви сжалилась над Мамоновой, и вот дня через три прямо на дом к ней пришла Тамара Молоткова. В чемоданчике спекулянтки было несколько пар туфель. Сторговались быстро. Когда девушка, любуясь черным мягким блеском кожи, нежно поглаживала туфельки рукавом и снимала с них еле заметные пылинки, она услышала вкрадчивый вопрос Молотковой:
— Девчат у вас на кирпичном заводе небось много? Будут допытываться, где ты туфли купила?
— Конечно, поинтересуются. — Мамонова еще не понимала, куда клонит спекулянтка.
— И купить захотят? — настойчиво продолжала та.
— Наверное…
— Вот что, девушка, — Молоткова открыла чемоданчик и поставила сверкающую глянцем новенькую обувь на стол, — мне ко всем ходить недосуг. А ты поговори с девчатами. Ежели кому надобны туфли, продашь. Договорились? Да, — деловито добавила она, — о самом главном забыла: продавай по четыреста пятьдесят рублей, а мне отдашь по четыреста двадцать пять за пару. Четвертной тебе за работу, ясно?
На столе лежали девять пар. Двести двадцать пять рублей — почти получка. И все так просто, легко! Мамонова даже не подумала, что она начнет заниматься чем-то нехорошим. А спекулянтка, расценив ее растерянное молчание как отказ, продолжала:
— Туфельки ты, Наташа, приобрела, да к ним надо бы и платьице красивое. Не худо и шубку цигейковую подкупить, а? — Она провела рукой по густому шелковистому меху своего манто. — Правда?
Мамонова кивнула.
— Ну, вот. Подзаработаешь, деточка, оденешься не хуже меня. По рукам?
И девушка с кирпичного завода согласилась. Продала одну партию туфель, получила другую. Втянулась. Легкие дармовые деньги пришлись ей по вкусу…
Мамонова окончила свой рассказ и низко опустила голову. Никонов подумал с грустью: «Да, всего полтора месяца тому назад девушка эта могла открыто смотреть всем в глаза; она имела самое ценное, что только есть в жизни, — право называться честным человеком. А теперь…»
— За сколько вы продавали туфли на самом деле? — спросил капитан. — Факт сам по себе мне ясен, просто любопытно?