Полковник Корнеев прореагировал на сообщение Осокина оперативно. Прошло несколько дней, и он прибыл в Озерницк вместе с Ларионом Евсеевичем. Вначале собрались в кабинете у Русанова. Показали Корнееву фоторобот Скулана — Фогта и фотокарточку Черкашина, только что поступившую из Ашхабада. Совпадение личности уже никаких сомнений не вызывало.
Провели и первое опознание. Пригласили Евсеича с понятыми. Когда Осокин разложил перед ними свою очередную серию фотографий разных мужчин примерно одного возраста, едва взглянув на них, Евсеич тут же уверенно ткнул пальцем в фотографию Черкашина и выпалил:
— Этот — главная их паскуда! Немец — Вильгельм Фогт. Гонялись мы долго за ним, да утек проклятущий.
Когда все формальности с опознанием были закончены, Корнеев объявил:
— Есть новость! Ваш Черкашин к хищениям на базе в Ашхабаде оказался непричастен, но скрылся, как только начались аресты жуликов. Возник вопрос: почему сбежал? А здесь, как я вижу, готов и ответ. Вспугнули не Черкашина, а Фогта…
— Я все же еще не теряю надежды услышать от Зя-пина, где Фогт прячется, — высказался Осокин.
— Он, может быть, и не знает этого, — заметил Корнеев. — Во всяком случае, твердой уверенности на этот счет у меня нет.
Встречу с Зяпиным отложили на день, до того, как в Озерницк прибыли под конвоем лагерники Ахрещук, Михайличенко и Пельц.
Тогда только Осокин и вызвал Зяпина снова, получив возможность лишний раз удостовериться, что его подследственный весьма не прост и мастерски владеет перевоплощением.
Зяпину оказалось вполне достаточно считанной минуты, чтобы в присутствующем на допросе Корнееве сразу угадать чекиста, хотя тот и был в штатском.
— Вот и подмога прискакала! — молвил он довольно развязно. — Чека мною заинтересовалась? Это вы напрасно, гражданин следователь, подтягиваете тяжелую артиллерию бить по воробью! Серьезных людей ввели в заблуждение!
— Полковнику Корнееву было любопытно, Зяпин, на вас взглянуть! — пояснил Осокин.
— Ай, ай, гражданин следователь! Я же вам заявил вполне официально, что я никакой не Зяпин, а Прохор Акимович Охрименко! Умные люди давно бы меня в расход пустили, а вы попусту государственные денежки на командировках прокатываете!
Подследственный снова разыгрывал простачка. В этом уличать Зяпина было бесполезно, и Осокин прервал его.
— Перейдем ближе к делу. Обещал провести с вами кое-какие очные ставки. Надеюсь, вы не против.
— Интересно самому.
— Вот и отлично. Пожалуйста, — обратился Осокин к дежурному выводному, — пригласите первым старичка.
Пригласили Евсеича. Он явился при параде. На лацкане отутюженного старенького пиджачка — боевые партизанские награды. На носу очки в металлической оправе.
Зяпин взглянул на него и усмехнулся:
— Откуда вы взяли, гражданин следователь, это чучело? Я в жизни этого инвалида не видывал!
Осокин одернул его:
— Предупреждаю вас, обвиняемый, что на очной ставке вы обязаны вести себя прилично!
— Или что? Карцер? Мне все едино, что карцер, что девять грамм свинца! Сказано уже!
— Пусть побрешет! — снисходительно молвил Евсеич. — Когда кусал, не лаял!
— Итак, — начал Осокин, — свидетель Рядинских, хотелось бы от вас услышать, кто сидит перед вами?
— Кликали его Федором Зяпиным, а служил он во время войны в войсках СС и числился у них цугвахманом. Не таким я его видывал! Воображал тогда себя ястребком, а ныне всего лишь бесхвостая ворона.
— Почему же бесхвостая? — поинтересовался Зяпин.
— Коли ворона перья с хвоста потеряла, то либо у нее их выщипали, либо нутром сильно захворала, верный признак, что скоро ей подохнуть!
Зяпин приподнял руку.
— Разрешите обратиться, гражданин следователь?
— Обращайтесь! — разрешил Осокин.
— Я прошу вас призвать к порядку этого гражданина. Я не хочу выслушивать от него оскорбления.
— Нет, послушай! — взвился Евсеич. — Кто нашу деревню Ренидовщину подпалил, а жителей с детишками на мороз выгнал? Это ты, вражина, со своими вахманами и полицаями. Век не забыть этого!
Тут вмешался полковник Корнеев.
— Уважаемый Ларион Евсеевич, в том, что гражданин этот — Федор Зяпин, не ошибаетесь?
— Лопнут мои глаза, если что не так!
Поднажал на обвиняемого и Осокин.
— Слышали? Что скажете теперь?
— Скажу, что у свидетеля от старости в голове остался один сор. Вот и плетет что вздумается. Я не Федор, а Прохор, и не Зяпин, а Охрименко.
Евсеич от возмущения даже руками всплеснул:
— Да тому Прошке я сызмальства, по-соседски, за мелкую шкоду шлепока давал, и не раз. Он вырос на глазах у меня и был не чета этому. Замучили его немцы… Да и схоронил я его вот этими руками…
— Значит, на своих показаниях настаиваете?
— А то как же!
— А вы?
— Я тоже.
— Вот и подведем черту. Остаетесь оба, так сказать, «при своих».
Евсеича отпустили.
Уловив на себе пристальный взгляд полковника Корнеева, Зяпин не преминул тут же поинтересоваться:
— Что это вы, гражданин чекист, узрели во мне такого особенного? Я как и все, с ногами, с руками…
— Согласился бы, но сожалею, что не могу этого сделать. На вас клеймо предателя, и его вот так, запросто, не стереть. Впрочем, я уверен, что вашему запирательству скоро придет конец.
— Аль пытать собрались?
— Это фашисты пытали. Надеюсь, что заговорит ваша совесть.
— Сказать все можно! Вы, гражданин начальник, воевали?
— Нет, не воевал, возрастом не вышел!
— А вот я воевал, с первого дня, как только немцы переступили границу.
— В какой части, если не секрет?
— Про то в моем личном деле достаточно написано! Спросите у моего следователя. Надо думать, что он даст его вам почитать.
— Уже читал. Да только дело это завели в военкомате не на вас, а на Прохора Охрименко. Вот ведь какая петрушка получается. Вы не он, а он не вы.
— Пустое, все это доказать еще надо!
— Напрасно надеетесь на что-то. Свидетелей против вас хватает.
— Поживем — увидим! — не сдавался Зяпин. Тут завели к ним первого вахмана. То был Ахрещук.
Зяпин скосил на него глаза и с недоброй усмешкой поприветствовал:.
— Здорово, земляк! Не ждал, а вот и свиделись. Думал ли ты раньше, что твоя служба у фрицев обойдется тебе боком? Не-ет, не думал.
Ахрещук чуть было попятился к двери и жалостливо взглянул на присутствующих.
— Чего робеете?! Держитесь смелей! — подбодрил его Корнеев. — Он теперь не страшен никому.
Ахрещук будто ожил и сделал шаг вперед:
— Не узнал я вас, гражданин подполковник. Сколько лет ведь прошло с тех пор, как вы взяли меня…
— Не подполковник, а полковник я уже! — поправил его Корнеев и, обернувшись к Осокину, добавил: — Между прочим, когда пришли за ним, так он за топор схватился, а тут вдруг чего-то струсил.
— И крысу ежели в угол загнать, она огрызается! — оправдываясь, сказал Ахрещук. — Это я крыса, а он совсем даже не крыса, волк о двух ногах. Я по трусости и от безысходства к фрицам подался, а он, видать, по убеждению.
— Жук ты навозный, а не крыса! — отозвался Зяпин.
Осокин остановил перепалку.
— Обменялись комплиментами, хватит. Свидетель, вопрос к вам. Вы знаете человека, который вам предъявлен?
— Да.
— Кто же он?
— Наш цугвахман Федор Зяпин.
— Не ошибаетесь?
— Истинную правду говорю, чтоб мне провалиться на этом месте.
— Он ваш земляк?
— Пришлый. Объявился у нас только в войну, а ранее и духу его не было.
— Обвиняемый, слово теперь за вами. Что он сказал, подтверждаете?
— Врет и не краснеет!
— Значит, нет. Так и запишем.
Потом Зяпину была дана очная ставка с бывшим вахманом Михайличенко. Выведенный из себя вкрадчивым его перечислением многих совместных акций вахманов и полицаев против партизан и мирных жителей, Зяпин под конец этой очной ставки сорвался и заорал: