Отец с удивлением уставился на сына. Он искренне не понимал причины его припадка.
Прошло сорок минут после гибели Тани.
На летное поле аэродрома Трабзона примчались две военные грузовые машины, полные солдат.
К аэровокзалу медленно подруливал АН-24. Туркам хорошо были видны его государственные опознавательные знаки.
Солдаты выскочили из машин с ружьями наперевес и окружили самолет.
Пассажиры, не ждавшие и не гадавшие, что вместо Сухуми попадут в Трабзон, припали к окнам, жадно смотрели, что происходит на земле. Лишь один человек, солдат с погонами связиста, белобрысый рязанец, отменно здоровый парень, ничем не интересовался. Заснул в Батуми при взлете и до сих пор не проснулся. Его бодрствующий напарник ожесточенными толчками старался разбудить соню. Ему это не сразу удалось.
-Виктор, прибыли! Слышишь, что я тебе говорю? Да проснись же ты, олух царя небесного!
Белобрысый рязанец наконец открыл глаза, сладко потянулся, беспечно посмотрел в иллюминатор.
-Что, уже Сухуми?
-Турция это, а не Сухуми.
-Турция?... Какая Турция?... Откуда она взялась?
Но постепенно беспечно-сонная улыбка исчезла с его лица. Глядя в иллюминатор, он увидел вооруженных турецких солдат, чужой флаг с полумесяцем. И тут же он услышал чей-то чрезвычайно серьёзный голос:
-Товарищи! Мы попали на иностранную территорию. Спокойствие и выдержка.
Только что проснувшийся солдат обернулся и увидел, как по салону, между креслами, медленно проходил человек в сером пиджаке, с сильно обветренным и загорелым лицом. Взгядывался в каждого и внятно и властно говорил:
-Товарищи! Наше чрезвычайное положение обязывает действовать по-военному. Я - командир Советской Армии. Капитан, летчик, секретарь партийной организации. И посему объявляю себя осободоверенным лицом группы советских людей, попавших в беду. Нет возражений?
-Нет! - сейчас же выкрикнул толстяк в тирольской шляпе.
Его поддержали все пассажиры.
-Внимание, товарищи! - продолжал Ермаков. - Прошу не вступать ни в какие отношения с турками. Все переговоры с ними буду вести я.
Ермаков положил руки на плечи одному, другому, третьему пассажиру. Не миновал и солдата, только что проснувшегося.
-Одиночек среди нас нет. Боевая семья! Все за одного, один за всех. Друзья! Я хорошо знаю турецкий язык. Потребую от властей немедленно связать нас с советским посольством. Будьте уверены, через день или два нас отправят на Родину. Вот пока и всё... Женщины выходят первыми.
Он раздраил и распахнул заднюю пассажирскую дверь, соскочил на землю и, раскрыв руки, принял в объятия Лолиту, потом и её мать, суровую старуху в национальном платье и остальных женщин.
Все пассажиры вышли из раскалённого солнцем самолета. Мужчинам немедленно захотелось курить. И не только мужчинам. Задымила сигаретой и мать Лолиты, и белокурая молдаванка, которая боялась, что погибнет, не успев написать завещание. Покидая самолет, она не забыла прихватить обувь, засунутую в начале полета под кресло, - успела натянуть чулки и вогнать распухшие ноги в неразношенные, на высоких каблуках туфельки. И всю себя ухитрилась привести в порядок - как-никак за границу попала. Сигарету во рту она держала осторожно, оберегая свежую губную помаду.
Ермаков не сводил глаз с передней части самолета, где был экипаж и Таня. Что с ней? Жива ли? Сколько было выстрелов!... Пугали её бандиты грохотом выстрелов или били прицельно?
Он не замечал, что размышлял вслух. Корреспондент с фотоаппаратом и кинокамерой взял его под руку, вполголоса сказал:
-Я слышал крики, стоны. А вы?... Может быть, мне показалось?
Его сейчас же поддержал тучный человек в тирольской шляпе:
-И я слышал стоны и крики. Я даже видел, как упала стюардесса. Лицом вниз.
Ермаков вцепился в него.
-Упала?!
-Да. Она уже лежала, а он в неё еще раз выстрелил. Потом дверь захлопнулась. Они убили её.
-Думаю, не только её, - сказал корреспондент.
Ермаков молча жевал недокуренную сигарету.
Аэродромные служители в аккуратной форме, очевидно администраторы, подбежали к пассажирам Ан-24. Паническими жестами и невнятными криками они пытались им внушить, что те находятся на волосок от гибели.
Ермаков сплюнул табак, вытер рот платком и спросил по-турецки:
-В чём дело, господа?
Турки были приятно удивлены. Перестали жестикулировать, резко сбавили тон. Старший из них, низенький, тощий, с выпирающим острым кадыком и длиннющим костистым носом, вежливо сказал:
-Здесь курить воспрещено. Отойдите подальше.
-Только и всего? Сейчас отойдем.
Ермаков перевел товарищам по несчастью слова турецкого администратора и увел пассажиров Ан-24 метров на пять от самолета, на солнцепек. За ними потянулись и турки. Ясное дело, конвоиры.
-Скажите, в какой город мы попали? - спросил он у своих новоявленных опекунов.
-Трабзон. Турция.
-Есть в Трабзоне советские представители?
-Нет. Ваши здесь бывают очень и очень редко. От случая к случаю. Трабзон - запретная зона для русских. Требуется особое разрешение губернатора.
-Могу я связаться по телефону с Анкарой, с советским посольством?
Турок смущенно развёл руками:
-Не знаю, господин. Я человек маленький.
-А кто у вас большой? Этот? - Ермаков указал на офицера, окруженного солдатами.
-Он чуть-чуть выше меня. Самые большие люди в нашем городе - начальник полиции, начальник жандармерии, мулла, городской голова, богатые купцы.
Ермаков прервал словоохотливого турка:
-Я могу обратиться к офицеру с просьбой связаться с нашим посольством?
-Нет, господин.
-Почему?
-Имеем приказание держать вас...как это сказать...вместе, гуртом.
-Понятно. "Держать гуртом". Как стадо баранов. И вы приставлены к нам пастухом. Но мы же люди! Советские люди! Мы попали сюда не по своей воле. На наш самолет совершенно нападение. Бандиты стреляли. Среди членов экипажа есть убитые, раненые. Вы поняли меня?
-Мы пока понимаем только одно: иностранный самолет дал сигнал бедствия и пошел на посадку...к нам...в Турцию.
-Самолет угнан бандитами. Они здесь, в самолете. Так почему же вы нас, прежде всего нас, ни в чем не повинных пассажиров, хватаете? Нас, а не бандитов?! Куда мы попали? К сообщникам пиратов или в цивилизованную страну, которая подписала декларацию прав человека?
Низенький, с выпирающим кадыком турок опять развёл руками:
-Господин, я только выполняю приказание своих начальников.
-И что же именно вам приказали?
-Мы охраняем вас.
-От кого? От чего?
Турок молчал.
Ермаков перевёл товарищам свой диалог с "маленьким человеком". От себя энергично добавил:
-Подождём, пока сюда слетятся все здешние начальники. Будем требовать немедленной связи с посольством. Не посмеют отказать.
Турецкий офицер, обмундированный на американский лад, с толстой шеей, с толстой спиной, толстоносый, колотил кулаками по дюралевой обшивке передней двери и хриплым басом кричал:
-Именем закона Турецкой республики!... Выходите! Без оружия.
Ермаков плюнул себе под ноги. Именем закона! Смешно. Да разве для пиратов существует какой-нибудь закон?
-Открывайте! - повысил голос офицер.
Суканкас-старший слышал настойчивый стук снаружи, но не спешил откликнуться. Так рвался в заграничные края, а теперь почему-то медлил, чего-то ждал. Внимательно осмотрел кабину, багажный отсек и самодовольно ухмыльнулся. Все в порядке.
Штурман Бабаянц стонал и силился подняться. На это раз ему удалось встать на ноги, и пират не свалил его пинком ноги. Пришел в себя и командир.
Бортмеханик и стюардесса не поднялись.
Заур, второй пилот, обреченно склонился на штурвал. Он не ранен, но белый свет ему не мил. Заур чувствовал за своей спиной бездыханную Таню. Слышал стоны тяжелораненых товарищей. Бортмеханик, кажется, умирал. Еле жив его друг и командир Джемал, а он, Заур... Почему цел и невредим? Почему?
Суканкас ткнул ему под ребро дуло кольта:
-Эй, ты, очнись! Приехали. Ты своё дело сделал, кацо. Мы больше не нуждаемся в твоих услугах.
Заур одним рывком разодрал пополам свой наглухо застегнутый китель, подставил грудь под пистолет убийцы: