Помещение красного уголка состояло из двух комнат. В первой, большой комнате было сооружено некое подобие сцены, но легкий ситцевый занавес оказался наполовину оборванным. Вдоль стен аккуратно стояли стулья, некоторые с поломанными спинками и сиденьями. На стене висели обрывки плакатов.
В углу, на столике, стояла радиола с отбитой крышкой. Пол был чисто подметен. Видно, кто-то пытался по возможности навести здесь порядок.
Ребята внимательно огляделись, потом прошли во вторую комнату. Она оказалась маленькой, душноватой, без окон. Здесь картина разгрома была еще более разительной. На круглом столе лежала гора разбитых пластинок. В одном углу были свалены поломанные стулья, в другом сметены в кучу истоптанные и изорванные газеты, журналы, брошюры.
Николай чувствовал, как в груди накипает злоба. Кто посмел здесь так бесчинствовать?
Ребята настороженно оглядывались по сторонам.
— Ну, это им так просто не сойдет, — процедил сквозь зубы Илья Куклев.
Они снова перешли в большую комнату.
Николай задумчиво произнес:
— Так… Что же делать будем?..
— Положение… — в тон ему отозвался Борис Нискин.
— Утро вечера мудренее, — махнул рукой Таран. — Завтра это дело обмозгуем. Пошли, хлопцы!
На улице стали прощаться.
Неожиданно за их спиной раздался чей-то веселый возглас:
— Кого я вижу? Товарищ гроссмейстер!
Перед ними стоял, широко улыбаясь, Жора Наседкин, как всегда франтовато и пестро одетый, с тщательно подбритыми усиками.
— Сколько лет, сколько зим! — продолжал он, протягивая Борису руку.
Тот без особой радости пожал ее.
— Всего три дня, если не ошибаюсь.
— Вечностью показались, — тем же тоном, нисколько не смутившись, продолжал Жора. — Привык, как к родному. Оттуда идете? — многозначительно спросил он, кивнув на двор за желтым домом. — Происшествием интересуетесь?
— Каким еще происшествием? — так естественно удивился Борис, что Таран даже поймал себя на мысли, что сам на секунду поверил в его неосведомленность.
— Вот тебе и раз! — воскликнул Жора. — Да об этом весь город уже говорит. Здесь такая драка была, боже ты мой! Одного нашего парня даже подрезали.
— Какого это вашего?
— С нашего курса. Юрку Назарова.
— Об этом деле я слышал, — сказал Борис. — Только не знал, что это здесь было.
— Именно здесь, — подтвердил Жора. — Я как раз сейчас в больницу к Юрке иду, проявлять чуткость.
Николая вдруг осенило.
— А что, хлопцы, — он многозначительно посмотрел на ребят, — может, и нам проведать этого парня от лица, так сказать, общественности? Все-таки геройски себя вел! И потом надо же быть в курсе дела? Как-никак наш район.
— Идея! — подхватил Таран и, не моргнув глазом, прибавил: — Время все равно есть, билеты на девятичасовой сеанс взяли, а сейчас только пять.
Жора от удивления заморгал глазами.
— Вы это серьезно?
— А чего же? — ответил Борис. — Мы тебе тоже, как родному, рады.
— По меньшей мере оригинально, — пожал плечами Жора. А впрочем, в компании даже веселее. Я вас представлю по всей форме. Пошли. Нам на «тройку».
Ребята гурьбой двинулись к остановке троллейбуса.
В просторном и светлом вестибюле больницы ребята заметили невысокого человека в очках и белом халате. Его окружили несколько женщин и наперебой задавали вопросы.
— Дежурный врач, — определил Жора. — Давайте наведем справку.
Всей гурьбой они подошли к человеку в халате, и Жора через головы женщины громко спросил:
— Доктор, как Назаров себя чувствует, из шестнадцатой палаты?
— С переломом ноги?
— Нет, другой, которого ножом ранили.
Женщины испуганно умолкли, а одна жалостливо спросила:
— Как же это его, сердечного?
Доктор осуждающе пожал плечами.
— Жертва собственной неосторожности. Не надо ввязываться в драку с пьяными.
— Пусть делают, что хотят, — совершенно серьезно, в тон ему прибавил Таран. — На то они и пьяные.
Врач сделал вид, что не слышал этой ядовитой реплики, и, обращаясь к Жоре, сказал:
— Ваш Назаров выписывается через два дня.
В гардеробной пожилая нянечка наотрез отказалась выдать халаты.
— У него, милые, уже три человека сидят. А собрания у нас проводить не полагается.
Ребята переглянулись. Первым нашелся Таран.
— Правильно, мамаша! — горячо воскликнул он. — Режим есть режим. Но мы его, между прочим, нарушать и не собираемся.
— А в таком разе куда пришли? — подозрительно спросила нянечка.
— Тоже в шестнадцатую палату, к Назарову. Но к другому. Наш ногу сломал.
Старушка, видно, почувствовала какой-то подвох в словах этого плутоватого парня.
— А от того только что жена с дочкой ушли.
— Именно! — подхватил Таран. — А мы с работы. Страхделегаты.
— Делегаты еще какие-то, — проворчала старушка. — Дам вот тоже три халата, и все. У меня и нет больше.
Таран хотел было продолжать диспут, но Илья Куклев сказал:
— Ладно. Мы тут с Борисом подождем.
На том и порешили.
Жора, Николай и Таран, накинув халаты, двинулись вверх по широкой лестнице.
Хирургическое отделение занимало весь второй этаж, и шестнадцатая палата находилась в самом конце коридора. На высокой белой двери виднелся синий стеклянный квадратик с цифрой «16». Жора, не стучась, уверенно распахнул дверь. За ним вошли Николай и Rаран.
В небольшой, очень светлой, вызолоченной последними лучами солнца комнате стояло четыре кровати. На одной из них, у окна, лежал светловолосый паренек, возле него сидели двое ребят и девушка. Таран бросил на нее восхищенный взгляд.
— Юрка, приготовься, — торжественно объявил Жора. Представители трудящихся Заводского района хотят тебя приветствовать за отвагу и геройство, проявленное…
— Жора Наседкин в своем репертуаре, — насмешливо сказал плотный румяный паренек в сером костюме и красной тенниске, выглядывавших из-под халата, — Андрей Рогов, — просто добавил он, протягивая руку Николаю.
Ребята познакомились.
Второго парня, очень высокого и худого, в сером с черными полосками заграничном джемпере и пестром галстуке, звали Валерий Гельтищев.
— Марина, — с улыбкой представилась девушка.
Она была хороша собой — черноволосая, стройная, с ярким румянцем на нежных щеках и большими темными и ласковыми глазами. Синяя вязаная блузка туго обтягивала ее высокую грудь.
Николай, пожимая руку Назарову, сказал:
— Мы, конечно, никакие не представители. А так, покомсомольски зашли проведать. Хороший вы пример нам дали…
— Ну что вы… — смущенно отозвался больной. — А вообще очень рад.
— Нет, не что вы! — горячо вставил Таран. — Мы еще в нашей заводской многотиражке об этом деле напишем.
— Юра, тебя ждет мировая слава, — иронически заметил Гельтищев.
Андрюша Рогов метнул на него сердитый взгляд.
— У тебя дурацкий тон, — резко сказал он. — Печать большая сила. Сам редактор, понимать должен.
Гельтищев снисходительно усмехнулся:
— У нашей газеты другое предназначение. За это нас, как известно, и преследуют.
— Преследуют? — вскипел Андрюша. — Не публикуйте глупых статей!
— Мыслить оригинально не значит мыслить глупо.
— Иногда значит! Один девиз ваш чего стоит: «Я мыслю, следовательно, я существую!» Сплошной идеализм разводите! Тоже мне Декарты двадцатого века!
— А что за газета такая? — поинтересовался Николай.
Андрюша досадливо махнул рукой.
— Да наша, факультетская. Вот доверили им, — и сердито прибавил: — Ленина читать надо!
— Не меньше тебя читал, — отрезал Гельтищев.
— Ну, об этом мы еще поговорим. И не здесь, а на бюро. Надо в конце концов оргвыводы делать. А то нашли себе, понимаете, трибуну! Воду мутить!
Гельтищев иронически усмехнулся и поправил галстук.
— Полная демократия, значит, и свобода слова? А между прочим, можно было бы с вами поспорить, к примеру, о так называемом идеализме.
— Долго спорить не пришлось бы! Поповщина сейчас не в моде!