Таким, ей казалось, и был Николай, это и привлекало в нем Машу. Но только сейчас, встретив Валерия, Маша поняла, чего же ей не хватало в Николае.
Ей никогда не было так интересно с ним. Конечно, отец знал гораздо больше и умел рассказывать еще интереснее, чем Валерий. Но здесь прибавлялось то, чего не мог дать и отец, — молодой задор, будоражащее душу ощущение новизны и… кажется, влюбленность. Нет, нет, Маша не влюбилась, ей было просто интересно. Но он… он, кажется, увлекся, и серьезно. Что же делать? Ведь каждая встреча дает ему новый повод, новую надежду. А Маша не хотела этото. И не только из-за Николая. Каким-то особым чувством улавливала она в своем новом знакомом что-то непонятное и чуждое ей. Николай, тот был прост и прозрачен, он вызывал бесконечное доверие, а Валерий — нет, его она почему-то безотчетно боялась.
И все-таки после нескольких, казалось, невольных встреч в читальном зале она разрешила Валерию ждать ее после работы, хотя кончала она сегодня поздно. И сама, почему-то волнуясь, ждала этого часа.
И вот, наконец, Маша выбежала из освещенного подъезда библиотеки на мокрый от только что прошедшего дождя тротуар. От дерева отделилась высокая фигура в плаще. Валерий был без шляпы, светлые, небрежно зачесанные назад волосы потемнели от дождя, глаза блестели. Он бережно поцеловал Маше руку.
— Наконец-то! Мы вас так ждем.
— Мы? — удивилась Маша. — Вы же один.
Валерий засмеялся громко и возбужденно, громче, чем хотелось бы Маше.
— Остальные вас ждут в другом месте. Очень милая и веселая компания.
— Но… уже поздно.
— Что вы! Как раз! Мы совсем недавно собрались и даже не успели как следует выпить. Завязались только первые споры! На повестке дня абстракционизм и романы Ремарка. Сталкиваются самые крайние мнения. Кошмар! Можно ждать рукопашной.
Он нежно, но решительно взял Машу под руку.
Говорил Валерий так же громко и возбужденно, как и смеялся, низко наклоняясь к Маше и заглядывая в глаза. Неожиданно она ощутила на своем лице его дыхание. «Он же пьяный», — со страхом и отвращением подумала Маша.
— Нет, я никуда не пойду. И лучше ступайте к своим друзьям, я дойду одна.
— Ни за что! Вы пойдете со мной! Машенька, клянусь вам, мы больше не выпьем ни капли! Мы будем говорить о литературе! Читать стихи! Вы же любите стихи, правда?
— Очень. Но… но все-таки поздно, честное слово.
Валерий почувствовал нерешительность в ее тоне и усилил натиск.
— Нет, вы просто испугались! Действительно, идти в незнакомую, пьяную компанию! Отвратительно! Но это не так, клянусь вам!
Они медленно шли в тени деревьев по пустому, мокрому тротуару. Снова начал накрапывать дождь.
— Я не могу… поймите, не могу.
Валерий внезапно остановился и пристально, с вызовом посмотрел на Машу.
— Я знаю, почему вы не можете! Вы увлечены другим! Вам кажется, что вы его любите? Простите меня за дерзость, но вы ошибаетесь. Клянусь! Вам все только кажется. Это нонсенс, поймите! Простой рабочий парень. Что общего?
Маша опустила глаза и почувствовала, как краска залила ей лицо.
— Я не хочу об этой говорить.
— Надо! Пока не поздно, надо! Вы же никогда не будете счастлива. Подумайте, Машенька.
Валерий говорил с подъемом, сам почти веря в этот момент в благородство и чистоту своих слов.
Его на минуту как будто околдовали глаза Маши, такие чистые, глубокие и тревожные.
Но Маша снова, как и каждый раз при встрече с ним, уловила в его словах, вернее — в тоне, какими они произносились, что-то непонятное к чуть-чуть пугающее. «Боюсь всего, как папа», — мелькнула у нее протестующая мысль, но побороть себя она не могла и… и, пожалуй, не хотела.
— Нет, я все-таки… сегодня не пойду с вами.
Валерий еще долго уговаривал ее, и Маша не спорила, у нее не было для этого нужных слов, но чем больше он уговаривал, тем сильнее росло в ней убеждение, что идти с ним сегодня не надо, что ей этого совсем-совсем не хочется, и при этом она почему-то не думала о Николае.
— Ну, хорошо, — покорно вздохнул, наконец, Валерий. Сегодня вы не пойдете. А завтра, а потом?
Маша, не имея сил отказать решительно и бесповоротно, мягко, как капризному ребенку, ответила:
— Там видно будет. Ступайте, вас ждут. Я дойду сама.
— Пусть ждут хоть до утра! Я провожу вас.
Квартира встретила Валерия грохотом и визгом радиолы. Посреди комнаты кружились и прыгали две или три пары. А на диване, забравшись на него с ногами, о чем-то горячо спорили Анатолий, Марина, Жора и еще несколько человек. Рядом, прислушиваясь к спору, сидел и курил Таран. Кира, прильнув к его плечу, время от времени с лукавой усмешкой шептала ему что-то на ухо, и Василий беззаботно и пьяно улыбался ей в ответ, кивая головой.
Появление Валерия одного было встречено громкими возгласами удивления.
— Прокол, господа присяжные заседатели! — как можно беззаботнее объявил он. — Девица закапризничала.
Стелла насмешливо поморщилась.
— Фи! Это сейчас не модно! Познакомь меня с ней, я займусь ее воспитанием.
— Передаю в твои опытные ручки, о Жемчужина Черноморья, — иронически поклонился Валерий и захлопал в ладоши. — Наполним чарки, леди и джентльмены! Все к чертям! Пить и веселиться!
— Гип! Гип! Ура! Банзай! — пьяно заорал Жора.
Все снова выпили, и опять завизжала радиола.
На диване продолжался спор.
— О чем шумите вы, народные витии? — спросил Валерий, подсаживаясь на край дивана и небрежно обнимая одну из девиц.
— О Рогове, — ответил Анатолий. — Я считаю, он просто рвется к власти и хочет приобрести политический капитал на наших трупах. Он мечтает о кресле секретаря бюро.
— Глупости говоришь, — возмутилась Марина. — Он вовсе не такой. И лично против вас ничего не имеет.
Анатолий раздраженно махнул рукой.
— Слова, слова… Не идеализируй его, дорогая.
— Ты брось! Это парень что надо! — горячо вмешался Таран.
Он хотел еще что-то сказать, но Кира обвила его шею рукой и притянула к себе.
— Лично я не верю Рогову, — заявил Валерий. — Типичный карьерист, — и, обращаясь к Марине, спросил: — Он тебе, конечно, пел насчет своего благородства? Откуда ты взяла, что лично против нас он ничего не имеет?
— Он… он даже прийти сюда хотел! — запальчиво выкрикнула Марина.
Все громко расхохотались.
— Ну, это ты уж слишком, — сказал Валерий. — Чтобы Рогов… сюда?..
— Да, да! Мы сегодня с ним в библиотеке виделись! Он даже записку мне написал!
Валерий переглянулся с Анатолием, и они сразу поняли друг друга. Анатолий незаметно кивнул головой.
И снова вспыхнул спор.
— Если они запретят газету, — горячился Анатолий, — это будет нечестный прием! Нас лишают трибуны.
Между тем Валерий лениво поднялся с дивана и не спеша вышел в переднюю. Закрыв за собой дверь, он подскочил к столику у зеркала и, перерыв лежащие там сумки, шляпы, перчатки и косынки девушек, вытащил сумочку Марины и раскрыл ее. Воровато озираясь, он порылся в ней и, наконец, нашел, что искал: смятую записку Андрея Рогова. Он поспешно ткнул сумку на старое место и побежал на кухню. Там он несколько раз с усмешкой перечел записку и, бережно сложив ее, спрятал в карман.
…Василий Таран только делал вид, что ему сейчас так уж безмятежно хорошо и приятно. Он и себя самого пытался убедить в этом. Действительно, все было необычно вокруг. Бешеная музыка, к которой он не привык, взвинчивала нервы, возбуждала его.
Да и Кира — девчонка красивая, ласковая.
Но чем больше Василий пил, тем все противнее становилось на душе. Обманул… И кого обманул?
Своих, до гроба своих ребят. Как он посмотрит теперь в глаза Николаю, Коле Маленькому, Борису, когда они спросят: «Где был?» Соврет? Впервые в жизни соврет им? Все эти — Таран огляделся — враги Андрея Рогова. А он тоже свой. Выходит, это враги и его, Тарана? А Жорка? А Червончик? Да разве когда-нибудь он сможет признаться, что пил с ними? Эх!.. Все пропало! Николай после этого не подаст руки, и другие ребята тоже… Николай… Он тогда не позвал Машу, побоялся за нее. Только и всего. Но Таран видел, что ребята до сих пор не простили этого своему бригадиру. Таран тоже не простил. И Николай чувствует это, все время чувствует!