— «Пер Гюнт»? А почему, разрешите узнать, вы начинаете именно с этого произведения?
— Так надо, — чуть смутившись, ответил Николай. — Одна знакомая…
Игорь Афанасьевич сердито перебил:
— Ваша знакомая, извините меня, ничего не понимает в самообразовании. Начинать надо с другого. Ибсен и Григ! Ну, знаете… Нет, нет! Для начала это слишком трудно.
— Мало ли что трудно, — упрямо возразил Николай. — А помните «Мартин Идеи»? У меня тоже ночи в запасе есть.
— Ого! — Игорь Афанасьевич одобрительно, хотя и с некоторым недоверием, улыбнулся. — Вы это серьезно? Что ж, тогда я вас научу читать Ибсена. Но сначала…
Таран отошел к галантерейному отделу и принялся рассматривать галстуки на вертящемся обруче.
Неожиданно за его спиной раздался веселый возглас:
— Вася, приветик!
Таран как ужаленный оглянулся. Так и есть! Перед ним стояла улыбающаяся Кира. Поверх ее синего халатика был кокетливо выпущен белый крахмальный воротничок кофточки, губы ярко намазаны, глаза подведены. Обеими руками она поправила пышную прическу.
— Здравствуй, — смущенно ответил Таран, скосив глаза на стоявшего невдалеке Николая.
Кира лукаво погрозила ему пальчиком.
— Ты что это зашустрил?
— Нет, что ты… Просто… по делу мы тут.
— Кто это «мы»?
— Да вот с товарищами.
Кира бросила сияющий, полный любопытства взгляд на Николая.
— Задушевный друг?
— Задушевный, — сдержанно ответил Таран.
— Значит, по делу пришли? А я-то думала, соскучился. По какому же делу?
— К вашему директору. Сын у него пропал.
— Что ты говоришь?! — Кира всплеснула руками, и в глазах ее зажглось нестерпимое любопытство. — Мамочка моя, как интересно! А ты знаешь, где он?
— Кто?
— Да сам, — и, понизив голос, Кира ехидно прибавила: Он в посудном. Вокруг Верки все вьется. Позвать?
Воскликнув напоследок: «Ой, мамочка, что делается!», Кира исчезла в толпе покупателей.
Таран неторопливо подошел к Николаю.
— Знакомую встретил, — сообщил он. — Сейчас она директора позовет.
— Видел, — сухо ответил Николай. — Что-то я раньше только не замечал ее с тобой.
Таран счел за лучшее промолчать.
Через несколько минут к ним торопливо подошел высокий, представительный человек с пышной шевелюрой, в хорошо сшитом бежевом костюме и зеленом галстуке. Вид у него был обеспокоенный.
— Вы ко мне, товарищи? Прошу.
Он отпер кабинет.
Через минуту Вербицкий уже взволнованно рассказывал:
— Олег способный, но нервный мальчик. Однако в последние дни он вел себя особенно нервно. Боялся каждого звонка. Я пытался с ним говорить, никакого эффекта! Только дерзит. Переходный возраст!
— Вот именно, — ворчливо вставил Игорь Афанасьевич. Здесь надо быть особенно чутким.
— Конечно! — подхватил Вербицкий. — Но я вам скажу о другом. У него подозрительные друзья. Очень отрицательное влияние. Например, Блохин Витька — отпетый разбойник. Олег говорил, что он связан с какими-то взрослыми хулиганами. Даже кличку одного из них называл. Уксус, что ли?
— Уксус?! — в один голос переспросили Николай и Таран.
— Да, что-то вроде этого. Вы его знаете?
— Немного, — ответил Николай и, посмотрев на Тарана, тихо прибавил: — Блохин — Блоха, похоже?
— Видите, какое окружение? — продолжал Вербицкий. — Вот в таких условиях и воспитывай. А школа палец о палец не ударяет. Кошмар просто! В милицию я уже заявил. Что еще прикажете делать?
Игорь Афанасьевич сердито ответил:
— Сейчас приказывать поздно. Проглядели сына.
— С вашей помощью, кажется, — ядовито заметил Вербицкий.
Вербицкий все больше распалялся. Полное лицо его раскраснелось, он гневно жестикулировал.
— Никаких благородных идеалов! Никакой моральной чистоты! Цинизм! Сплошной цинизм даже в отношениях с родителями!.. Я один тут, извините, бессилен!..
Уже смеркалось, когда Николай, Игорь Афанасьевич и Таран вышли из магазина.
— Вы, может, домой поедете? — обратился Николай к Игорю Афанасьевичу. — Устали, наверно.
— Что вы! — обиженно запротестовал тот. — Вовсе не устал. С чего вы взяли? Хочу еще того старика повидать. Как он сына выгнал, не понимаю! Но и этот директор — фрукт, я вам доложу! — он кивнул на магазин.
— Еще какой! — усмехнулся Таран.
Переговариваясь, они двинулись по улице.
— Неужели это тот самый пацан? — вслух рассуждал Николай. — Блохин — Блоха, похоже! Тогда он может и к Уксусу привести.
— А это кто такой? — поинтересовался Игорь Афанасьевич.
— Опасный тип. Мы с ним однажды познакомились, — ответил Николай и кивнул на Тарана. — Вот его он ножом угостил.
— Боже мой! Все-таки как вы так рискуете, не понимаю… Попал бы в сердце и — готово! Или, например, по глазам… На всю жизнь калека.
— Да нет, он по плечу попал, легко… — махнул рукой Таран.
— Мало ли что! А вы подумайте, куда он мог попасть! Поразительное легкомыслие! — Игорь Афанасьевич рассердился не на шутку.
— Мы уже все подумали, — улыбнулся Николай. — Поэтому и надо его быстрее поймать.
— Ну, знаете… Интересуетесь «Пер Гюнтом», а сами… Не понимаю!.. Где же логика?
«Положительно этот парень мне нравится, — подумал Игорь Афанасьевич. — Какое-то внутреннее благородство. Кажется, я начинаю понимать Машу».
Они вышли на улицу Свободы. Николай посмотрел на бумажку с адресом.
— Октябрьская, двадцать четыре. Теперь недалеко. Постой-ка! — он посмотрел на Тарана. — А ведь там Степка Шарунин живет?
— Кажется… — неуверенно откликнулся Таран.
— Не кажется, а точно! М-да… — И Николай пояснил Игорю Афанасьевичу: — Это тот самый парень, которого мы исключили из дружины. И он должен бы знать Блохина…
Вскоре они подошли к воротам, возле которых на длинных скамейках сидели несколько женщин.
В глубине большого пустынного двора в одном из домиков жила семья лекальщика Захара Карповича Блохина. Здесь под окнами росли кусты, стояла аккуратная скамейка, ступеньки крыльца и перила были наполовину из свежеоструганных досок, видно, их чинили недавно и добротно.
Дверь открыл сам хозяин — высокий кряжистый старик, на суровом лице от ноздрей к углам рта пролегли глубокие складки, короткие усы тщательно подстрижены, на широком носу чуть косо держались модные очки в изящной дорогой оправе. Блохин был в старых домашних брюках, косоворотке, на плечи он накинул серый ватник.
— Мы к вам, Захар Карпович, — сказал Николай. — По делу пришли.
— Милости просим.
Блохин провел гостей в большую, опрятно прибранную комнату. Над круглым столом, покрытым клеенкой, свисала лампа под большим оранжевым абажуром. У стенки стояло пианино, напротив широкая кровать с кружевным подзором и горой подушек.
Над ней висели фотографии, а в стороне — гитара с красным бантом на грифе. На другой стене Николай заметил несколько почетных грамот под стеклом.
Дощатый крашеный пол был чисто подметен. На окнах стояли горшки с фикусами и кактусами, в них бугрилась черная, щедро политая земля.
В комнате появилась высокая, под стать хозяину, опрятно одетая старушка с открытым и добрым лицом, но сейчас омраченным какой-то горестной заботой; темный платок прихватывал ее седые волосы.
За ней из соседней комнаты вышла молодая женщина. В ней Николай сразу узнал мать Витьки Блохина, прибегавшую к ним в штаб.
— Хозяйка моя Полина Осиповна, а это Ксеня, невестка, представил женщин Блохин, и те приветливо поклонились.
Но за внешним спокойствием всех троих угадывались тревога и напряженность, царившие в доме.
Невольно вздохнув, Николай сказал:
— Мы к вам насчет внука, Захар Карпович.
Блохин нахмурился и, бросив сердитый взгляд на невестку, зло и как-то мстительно произнес:
— Напрасно стараетесь, товарищи дорогие. Нашелся уже. Отец родной пригрел.
— Нашелся?! — с изумлением воскликнули Николай и Таран.
А Игорь Афанасьевич возбужденно прибавил:
— Боже мой, так почему же они домой не явились? В школу не ходят?
— Почему? — угрожающе переспросил Блохин и неожиданно с силой стукнул кулаком по столу. — А потому, что я подлеца на свет произвел! Такого подлеца, что свет не видывал! Вот я вам, люди добрые, сейчас покажу, какую он мне писульку сегодня подкинул.