Через полчаса в кабинете Огнева начался допрос.
За это время Уксус пришел немного в себя и решил все отрицать. Ясно, что «продал» его этот самый студент, а он знает и Резаного. Но Уксус ничего знать не обязан: его попросили, он довез. Что за вещи — тоже не знает и знать не хочет.
Главное, не выдавать Резаного. Лучше суд, тюрьма — много ему все равно не дадут, — чем на всю жизнь иметь такого врага, как Pезаный. В последнем случае «вся жизнь» сокращалась до такого минимального срока, что при одной мысли об этом начинал бить озноб.
— Ну-с, давай знакомиться, Михаил Колосков, — начал Огнев, закуривая и удобно откидываясь на спинку кресла. Все-таки первая встреча.
— Дай бог, и последняя, — охотно поддержал разговор Уксус, хотя его и неприятно удивило, что уголовный розыск уже знает его имя и фамилию. Этого студент им сообщить не мог. Что же они еще про него знают в таком случае?
Вечный и проклятый вопрос: «Что они знают?», а в связи с этим как вести себя на допросе, что скрывать, а что охотно и как бы искренне рассказывать, в чем немедленно признаваться, — вопрос этот начинал все больше мучить Уксуса. Он решил пока что оттянуть время и, в свою очередь, как можно беззаботнее сказал:
— А раз знакомиться, то разрешите и вашу фамилию…
— Что ж, моя — Огнев.
Ого, Огнев!.. О нем предупреждал Резаный. И невольно у Уксуса вырвалось:
— Тот самый?..
— Другого нет, — усмехнулся Огнев. — А что?
— Наслышан.
— Ну вот и прекрасно! И я о тебе… наслышан.
Поэтому давай, Колосков, решать сразу: сам все расскажешь, или уличать тебя надо?
— Что рассказывать-то? — с глуповатым и как будто искренним удивлением спросил Уксус.
Огнев пожал плечами.
— Да все, что случилось с тобой, начиная… ну, скажем, со вторника.
Вторник… Тот самый день, когда Резаный ограбил магазин. И при мысли, что Огнев все это знает и увязывает с ним, у Уксуса холодок прошел по спине.
— Ничего со мной не случилось, — резко ответил он.
— Вот как? — Лицо Огнева стало строгим. — Давай, Колосков, играть в открытую, а? Не люблю я, знаешь, эти жмурки.
— А мне что? Валяйте.
— Так вот картина. Во вторник был ограблен магазин и убит сторож. Из пистолета. Вот он.
Огнев достал из ящика стола пистолет и положил перед Уксусом.
— Узнаешь?
— Нет!
— Плохо. Молодой, а память уже того… Это тот самый пистолет, из которого ты потом стрелял на корабле в среду. Вот показания свидетелей, вот акт баллистической экспертизы.
Огнев открыл одну из папок и придвинул несколько бумаг через стол к Укcycy. Тот даже не взглянул на них. Огнев усмехнулся.
— Пойдем дальше, — тем же ровным тоном продолжал он. Только что в твоей машине нашли вещи с этой самой кражи. Вывод? Вывод один. Ограбил магазин и убил сторожа ты. Это, брат, называется поймать с поличным. Лучших доказательств и не надо.
— Никого я не убивал, — зло сверкнул глазами Уксус. — И магазин не грабил.
— Тогда объясни. Опровергни факты.
Уксус испугался. Ему «шьют» нешуточное дело.
За такое могут дать и расстрел. О том, что Резаный убил сторожа, он не знал. Но на всякий случай Уксус решил для начала «толкнуть» свою версию, хотя внутренне он уже не верил в удачу.
— Пистолет этот я нашел. А чемоданы студент один подкинуть просил. Я и не знал, что в них.
— Та-ак, — как будто даже удовлетворенно произнес Огнев. — Здорово у тебя получается. Ну, а что ты делал в ночь со вторника на среду?
— Не помню, — и, подмигнув, Уксус добавил: — Может, где и задержался, человек я холостой.
Огнев добродушно спросил:
— Где же твоя зазноба живет?
— Да тут недалеко, почтового адреса не знаю.
— То-то, что недалеко. А в ту ночь тебя на машине задержали. Вот рапорт.
Огнев открыл было снова папку, но Уксус, словно только сейчас вспомнив, воскликнул:
— Да!.. В ту ночь я из колхоза возвращался. Путевка была в порядочке.
— В порядочке? — Огнев достал из папки не одну, а две бумаги. — Ну так вот рапорт старшины милиции. А вот справка из гаража. Путевочка-то, брат, была фальшивая.
Уксус растерялся. Никогда он еще не сталкивался с такими делами и такими допросами. Это было совсем не похоже на допрос в дежурке отделения милиции по поводу какой-нибудь драки. Это что-то совсем другое.
И Огнев, словно прочитав его мысли, строго сказал:
— Глупо ведешь себя, Колосков. А может…
Нервы Уксуса были напряжены до предела. И он не выдержал:
— Что может?
— Может, ты, дуралей, чужую вину на себя берешь?
Огнев спросил это так доверительно, с такой подкупающей искренностью, что Уксус вдруг необычайно ясно понял: он действительно ведет себя как последний дурак, хуже просто не придумаешь. Брать на себя такое дело, идти, может, под расстрел за Резаного, а тот будет себе спокойно разгуливать на свободе?
Дудки!.. Но выдавать его? А вдруг его не расстреляют, и он когда-нибудь выйдет на свободу? У него хорошая память!.. Что же делать?.. И тут вдруг изворотливый, хитрый ум Уксуса подсказал ему, кажется, один-единственный выход. Что ж, он, так и быть, «продаст» Резаного, но взять его они, пожалуй, не возьмут. Конечно, ие возьмут!
И, ликуя в душе, он с самым убитым видом сказал:
— Ладно! На чистоту так на чистоту. Дело сделал не я, а другой человек. Могу сказать, где он схоронился.
— Вот это уже серьезный разговор, — одобрительно кивнул головой Огнев.
Огнев понимал: время терять нельзя. Баракин уже встревожен, ведь Уксус еще час назад должен был вернуться с деньгами. Скоро он поймет, что стряслась беда, и улизнет из города.
Поэтому ровно через двадцать минут после того, как Уксус назвал адрес, где скрывался Баракин, маленький домик на безлюдной и тихой пригородной улице был окружен.
Но Огнев слишком хорошо знал своего «крестника», чтобы вот так, просто, подойти и постучать в дверь, рассчитывая, что Баракин немедленно откроет, и тут же схватить его. Нет, он не откроет. Для этого нужен особый сигнал, заранее с Уксусом согласованный.
Поэтому, получив сообщение, что дом окружен, Огнев и задал этот последний вопрос:
— А теперь скажи, как стучать, чтобы открыл.
— Да никак особенно не стучать, — махнул рукой Уксус. Он через дверь спрашивает, а я отвечаю, что, мол, свой, Уксус.
Он и пускает.
Он врал вдохновенно и нагло. Но Огнев слишком спешил и… поверил. Что ж, возможно, Баракин пускает «на голос», вполне возможно.
Через минуту Огнев уже мчался в машине на окраину города.
Был двенадцатый час ночи.
Кольцо окружения вокруг домика начали постепенно стягивать все туже и туже. Сотрудники с разных сторон проникли в чернильную темноту двора, неслышно стали у всех пяти окон, взяли под наблюдение крышу. В двух окнах за плотными занавесями горел свет.
К единственной двери первым подошел Коваленко и постучал осторожно, настойчиво.
Дверь не открывали.
Коваленко терпеливо подождал, потом постучал снова, еще осторожнее и еще настойчивее.
В это время к Огневу приблизился один из сотрудников и, кивнув головой на темное окно, возле которого он дежурил, тихо доложил:
— Храпит там кто-то.
Неужто Баракин? Нет. Он сейчас не может спать, он ждет Уксуса, ждет нетерпеливо, уже тревожатся и давно злится. Может быть, это хозяин домика? Пока вообще неизвестно, чей это дом, кто в нем постоянно живет.
Но размышлять долго не пришлось. Все, находившиеся во дворе, вдруг увидели, как в обоих окнах домика неожиданно погас свет.
Огнев стоял у самого крыльца и не спускал глаз с Коваленко, который постучал уже в третий раз и тут же предостерегающе поднял руку: он услышал за дверью какой-то шорох, будто подкрался к ней человек, дышит тяжело, беспокойно и ждет, чего-то ждет.
Коваленко тоже минуту выждал, потом глухо и торопливо, словно задыхаясь от волнения, произнес:
— Открой. Это я, Уксус. Ну!..
Секунда… И за дверью осторожно звякнул затвор. Она медленно приоткрылась, но на пороге, в черном ее проеме, никого не оказалось.
Прежде чем Огнев успел его остановить, Коваленко бросился в темноту коридора. И тут же раздался его крик, короткий, отчаянный, сразу перешедший в хрип.