Сказал он это очень серьезно, и оттого получилось особенно смешно. Впрочем, загадка вскоре разрешилась. Мы заканчивали ужин, ожидая, когда принесут кофе.
«До-ро-ги длин-ной стрела по сте-пи про-лег-ла, как слеза-а по щеке-е-е, — брюнетка на эстраде выводила слова медленно, как бы по слогам, но постепенно набирала темп и начинала пританцовывать все быстрее и быстрее, разворачиваясь на месте так, что шнур микрофона черной лентой метался вокруг нее. — ...И только цокот копыт, только песня летит о замерзшем в степи ямщике-е-е!»
Из-за столиков поднимались пары и выходили на танцевальную площадку под сплошную россыпь хрустальных многоцветных светильников. На плечо легла чья-то рука, я скосил глаза и увидел тонкие пальцы, на безымянном отблескивал золотой перстень с красным камнем.
— Можно вас пригласить?
Сзади стояла Марочникова. Обернувшись, я сразу охватил ее взглядом. Красивое синее платье, кажущаяся простота которого не могла ввести в заблуждение относительно его цены. Высоченная шпилька, создававшая впечатление, что она приподнялась на цыпочки. Чуть больше, чем следует, косметики. Надо сказать, что в освещении и обстановке вечернего ресторана она выглядела очень эффектно и уже не казалась пустенькой куколкой. Так меняется тусклая елочная игрушка, извлеченная из картонной коробки и водворенная на свое место среди праздничной хвои, украшений, блесток «дождя» и разноцветных лампочек.
— Меня? — Придумать вопрос глупее было трудно. Но, честно говоря, я несколько растерялся.
— Вас, — Марочникова обворожительно улыбнулась. — Можно?
Я чуть замешкался. Полугаров не удержался от привычки балагурить по любому поводу.
— Конечно, можно, — очень серьезно сказал он. — Наш товарищ стеснителен, но он как раз мечтал...
Я не дослушал и вышел из-за стола.
На танцевальном пятачке Марочникова положила руки мне на плечи, а я обнял ее за талию, и мы начали раскачиваться в такт музыке, чуть переминаясь с ноги на ногу, насколько позволяла колышущаяся вокруг масса разгоряченных людей.
Лицо Марочниковой было совсем близко, от нее слегка пахло вином и дорогими духами.
— Вы, конечно, думаете, зачем я вас пригласила? — Марочникова заглянула мне в глаза. — Угадала?
— Нет, — ответил я чистую правду. То, о чем она спросила, я обдумал раньше, в короткие секунды, когда поднимался со стула. Потом, когда мы шли между столиками к эстраде и я поддерживал ее за руку, чуть выше локтя, ощущая гладкую горячую кожу предплечья, перепроверил свои выводы и окончательно убедился, что никаких определенных целей Марочникова преследовать не может, скорее всего ею просто руководит интерес экзальтированной девицы к человеку экзотической, на ее взгляд, профессии. Да еще, может быть, желание завести на всякий случай «нужное» знакомство. В последнем ей, бедняжке, предстоит пережить глубокое разочарование.
— Удивляюсь, как вы удерживаете равновесие.
Она хихикнула.
— Иногда я боюсь бухнуться с этих ходуль. Зато так красивей. Правда?
Увеличенные серой тушью глаза кокетливо раскрылись.
— И еще я думаю, по какому поводу и с кем вы пришли в ресторан.
— Повод? Разве для отдыха нужен повод? — Она откровенно веселилась. — Мы с Валерием часто здесь бываем. Он любит «Спутник», почти каждый вечер — сюда.
— И зарплаты инженера-озеленителя хватает?
— Что ему зарплата! Он же как-никак внук адмирала...
— Кстати, кто вам сказал эту чепуху?
— Какую чепуху? О чем вы?
— Что Золотов — внук адмирала?
— Господи, да это всем известно! Почему же так сразу «чепуху»?
— Да потому, что дедушка уважаемого Валерия Федоровича никогда не был адмиралом!
— То есть как — «не был»? Кем же он был?
— А вы поинтересуйтесь у своего приятеля.
— Не может быть! — Марочникова даже в лице изменилась. — Какая сволочь... И я, дура, — ведь знала, что врет по любому поводу, ложь у него в крови! Но про деда... и подумать не могла... Ах, мокрица!
Интересно, почему она так остро реагирует? Или притворяется?
Музыка кончилась, пары возвращались к своим столикам.
— Можно еще танец? — взвинченно спросила она. — Не хочу сейчас видеть эту падаль!
Похоже, она не притворялась.
— Однако! Вы меня удивляете! Вы же... гм, дружите с ним, отдыхаете, развлекаетесь, сейчас вот пришли в ресторан. И такая реакция... Непонятно!
Она отвернулась.
— Разве все объяснишь? Да и к чему?
— «Поспели вишни в саду у дяди Вани, у дяди Вани поспели вишни...» — радостно сообщала нам певица, по-прежнему колыхался вокруг танцующий народ, так же руки Марочниковой лежали у меня на плечах, но что-то изменилось: лицо девушки застыло, взгляд стал каким-то отсутствующим, отрешенным. Она будто постарела.
— Чья это затея с коньяком? — Все было и так ясно, но я спросил, чтобы как-то расшевелить девушку, вывести ее из подавленного состояния, причину которого понять не мог.
— Ясно чья. Золото не может, чтобы икру не метать.
— Золото?
— Это Валеркина кличка, — она презрительно скривила губы. — Только не все золото, что блестит. Дерьмо.
Последнее слово она произнесла в сторону, одними губами, но я разобрал.
Музыка кончилась, и я повел Марочникову к ее столику, в малый зал, примыкающий к основному под прямым углом. Теперь понятно, почему я не заметил знакомых лиц.
— Кого мы видим! Почет и уважение! — Золотов был изрядно навеселе и улыбался так, что можно было пересчитать все его зубы. — Ай да Куколка! Молодчина! Такого гостя нам привела.
Непонятно, объяснялась его аффектация алкоголем или укоренившимся представлением, что именно так бурно надо выражать свои чувства в подобных ситуациях.
— Познакомьтесь — Эдик и Таня.
Напротив Золотова сидел крепкий парень с грушевидным, расширяющимся книзу лицом и обвисшими щеками и смазливая, потасканного вида девица, которые притворно разулыбались и угодливо закивали головами. Эдик дернулся было, чтобы протянуть руку, но передумал, и правильно сделал.
— Это уважаемые люди, — продолжал распинаться Золотов. — Эдик — замдиректора магазина, а Таня — его помощница.
По лицу и манерам Тани нетрудно было догадаться, какого рода помощь она способна оказывать, но я еще раз подивился представлению Золотова об «уважаемости» на замдиректорском уровне.
— А что, разве есть зависимость между занимаемой должностью и степенью уважения? — осведомился я.
— Самая прямая. Как между нехваткой противозачаточных средств и количеством подпольных абортов, — он тоненько, визгливо засмеялся, дурашливо тряся головой.
— Да вы и сами это прекрасно знаете. Небось коньяк мой пить не стали, марку выдерживаете, мол, я вот где, — он показал ладонью, — а вы вон тут, — теперь он провел рукой пониже. — У нас свой круг, у вас свой!
— Еще бы, — вставил Эдик. — Товарищ запросто с обэхээсэсником сидит!
Я хотел откланяться и уйти, но Марочникова как стояла рядом, держа меня под руку и прижимаясь к боку, так и осталась стоять, не отпуская.
— Пить с нами вы, конечно, не будете, — утвердительно сказал Золотов, поднимая фужер. В фужере лежали массивные часы с металлическим браслетом, шампанское придавало им золотистый оттенок и как линза искажало пропорции. Не правдоподобно толстая красная секундная стрелка резво бежала за облепленным пузырьками газа стеклом.
— Ну да мы люди не гордые, сами выпьем за ваше здоровье.
Он широко раскрыл рот и, отставив локоть, одним махом вылил в себя шампанское с миллиардами гнездившихся на браслете микробов. Вино потекло по подбородку, и Золотов поспешно смахнул его платком.
— Вы рискуете, Золотов.
Он непонимающе вытаращил круглые, навыкате глаза.
— Рискуете проглотить часы вместе с браслетом, — я откровенно насмехался над ним и не скрывал этого.
— Это не простые часы, — самодовольно проговорил он. — «Ориент» — «Королевский ныряльщик». Тридцать фунтов стерлингов, а у нас в комиссионке — четыреста рэ. Идут в любой жидкости — в вине, спирте, керосине — я пробовал. Так что и желудочный сок им нипочем. Да что там сок! — Золотов довольно захохотал. — Я их раз в чайнике прокипятил, на спор. Стольник выиграл. А им хоть бы что.