— Левченко! Не возитесь.
Тот выскочил из-за дивана, придвинул его к стене, окончательно забаррикадировав нишу.
— Отправляйтесь! Вы пока не нужны.
В наступившей тишине чуть поскрипывали сапоги: Крафт нервничал.
“Волнуетесь, господин гауптман, — думал с облегчением Соколов. — Волнуйтесь, волнуйтесь”.
На крыльце возник шум. Если бы майор мог наблюдать за тем, что происходит в кабинете, он увидел бы, с каким раболепием на лице Крафт встретил оберста.
— Хайль!
— Здравствуй, Курт! — Штауберг не отличался особой рьяностью в приветствиях.
— Герр оберст! Ваши указания…
— Превосходно! — под тяжестью дородного тела жалобно заскрипели пружины кресла. — Ты похудел, Курт. Да, да… И это тебе к лицу.
— Я не знаю, герр оберст, как отблагодарить вас! Вы приняли участие в моей судьбе. Моя жизнь принадлежит вам! Я обязан…
— Полно, Курт! Ты уже доказал мне свою преданность. И, кстати, ты оказал мне большую услугу, вовремя убрав Мюллера. Иначе было бы плохо, Курт. Было бы очень плохо…
В кабинет вошло еще несколько человек. Поприветствовав фон Штауберга, уселись на диван.
Перед серьезным разговором немцы болтали о разных пустяках, вспоминали о любовных похождениях, рассказывали анекдоты.
Ровно в восемь Штауберг открыл совещание.
— Господа! Я уполномочен Гиммлером и Канарисом передать вам ряд важных и, безусловно, секретных указаний. Мы должны осуществить их здесь, в Латвии. Адмирал доложил фюреру о промахах- я выражаюсь мягко, господа! — допущенных гестапо, СС и СД в Риге. Фюрер выразил уверенность, что все промахи- будут исправлены нашими совместными энергичными действиями. Прошу отложить записные книжки. То, что я рассказываю, хранить в памяти и нигде больше! Не секрет, что русские форсировали Днепр… Во избежание сюрпризов со стороны противника мы проведем широкие профилактические мероприятия. Гауптштурмфюрер Трайбхольц!
— Слушаю, герр оберст!
— Ваши зондеркоманды и эйнзацгруппы должны уничтожить следы своей деятельности. СД и СС выделят в помощь вам необходимое количество людей.
— Мы должны ликвидировать следы расстрелов?
— Совершенно верно.
— Но по Латвии с сорок первого года подвергнуто экзекуции только одних евреев около шестидесяти пяти тысяч. Точных сведений об уничтоженных военнопленных, содержащихся в лагерях, и гражданском населении у меня не имеется…
— Гауптштурмфюрер! Подобная информация неуместна! Я передаю вам указания Гиммлера. Ваше дело — выполнять их. В конце концов эксгумируйте трупы.
— Еще вопрос, — не унимался Трайбхольц. — Означает ли сказанное вами, герр оберст, что деятельность команд и групп на время приостанавливается?
— Ни в коем случае. Учитесь не оставлять улик. А в остальном, как советует фельдмаршал Кейтель, имейте в виду, что человеческая жизнь в странах, которых это касается, абсолютно ничего не стоит и что устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости…
Они цинично, деловито подсчитывали число умерщвленных, называли места массовых казней.
Потом Штауберг перешел к следующему вопросу.
— Для того чтобы вы поняли всю важность намеченных мероприятий, я позволю себе зачитать выдержку из сводки Советского информационного бюро за двадцать первое сентября, то есть за вчерашний день. — Зашуршала бумага: оберст разыскивал запись. — Это, господа, относится непосредственно к нам, — и Соколов услышал вторую половину прочитанной им сегодня утром сводки. — “Латвийский партизанский отряд пустил под откос немецкий воинский эшелон, шедший с двойной тягой. В результате крушения разбиты два паровоза, сорок один вагон с боеприпасами и несколько платформ с автомашинами. Движение на этом участке железной дороги было прервано на три дня. Другой отряд латвийских партизан подорвал на минах поезд с войсками противника. Разбиты шестнадцать вагонов и паровоз. Под обломками погибло много… наших солдат, — после заминки добавил Штауберг. — Как видите, здесь совсем ничего не сказано о диверсиях, происшедших на днях: о взрыве склада боеприпасов, освобождении целой колонны военнопленных. Партизаны наглеют. Вспомните историю с похищением фон Лухта, Штимма и нашего агента, вспомните гибель оберста Мюллера, исчезновение штурмбанфюрера Брандта, и станет понятна угроза, которой подвергается каждый из нас. К вашему сведению, листовка, которую я вам только что зачитал, была наклеена на дверях полицейского управления. Берлин требует ликвидации партизан.