— А что, мама, доктор Рябинин не эвакуировался? Там же, на Морской, живет?
Имя Рябинина воскресило перед Оксаной Ивановной тихую довоенную жизнь. Ей ли не знать Александра Тихоновича! Лет двадцать проработали они в одной больнице. Вспомнилось, как пришла вместе со всеми на последнее открытое партийное собрание. В больнице был уже госпиталь, все коридоры были забиты ранеными, на собрании шептались об эвакуации. А под конец принимали троих в партию. Среди них был и Рябинин. Оксана Ивановна тоже подняла руку и тут же смущенно опустила, заметив, что голосуют только партийцы.
Незваная слеза выкатилась у старухи, будто сызнова прощалась она с тем минувшим и бесконечно родным временем. Она покосилась, не заметила ли дочь ее слабость, и вновь забушевала:
— Холуй он немецкий, а не врач! Ему партейную книжку дали, а он в бургомистры вылез! Люди плюют на него, а тебе надо!
— Эх, мама, до чего ж вы невыдержанный человек, — предостерегла Галина. — Время опасное, люди давно языки прикусили, а вы все на рожон лезете! Так и в гестапо недолго попасть. Лейтенант говорил, на вас уже заметка есть.
— Ты меня своей гестапой не пугай! Придут наши, посмотрим, что ты запоешь! И что тебе Семен скажет!
Это было слишком, хладнокровие оставило Галину. Сузив вспыхнувшие глаза, она резко бросила:
— А что мне Семен?! Не трогайте вы меня, мама!
Оксана Ивановна сплюнула на пол перед дочерью и раздельно, как проклятье, произнесла:
— Сучка бешеная тебе мать, а не я! Сгинь, провались — и слезинки не выроню!
Галина никогда не была суеверной, но материнское проклятье испугало ее. Она умоляюще схватила мать за руку:
— Не надо, мама… Прошу вас, не надо!
Отбросив ее руку, Оксана Ивановна сказала твердо, каменно:
— Иди, куда собралась. Нет у меня с тобой разговора!
— Ну и не надо! — крикнула Галина и вышла из комнаты.
Старуха без сил опустилась на стул.
Почта начальника абвера
Время с десяти до двенадцати полковник фон Крейц посвящал психоанализу. Он славился тонким пониманием человеческой психики и неустанно внушал своим ближайшим сотрудникам, что разведывательная работа немыслима без психологической подготовки.
В этот термин он вкладывал, во-первых, знание духа войск противника в целом и особенностей биографии и характера тех конкретных лиц, которые становились ближайшими объектами его деятельности; во-вторых, тщательное изучение собственных резидентов и агентов, в подборе которых полковник был щепетилен в разумных пределах. Третий принцип полковник благоразумно держал про себя, хотя пристрастие к психологии отнюдь не мешало его истинному патриотизму. Он был преданным сыном фатерланда и из своих пятидесяти двух лет тридцать пять отдал служению германской разведке.
Было лишь одно обстоятельство, которое омрачало жизнь полковника. В его возрасте, с его заслугами перед фатерландом фон Крейцу давно полагался генеральский чин и соответствующий пост. Быть начальником абвера войсковой группы где-то на юге России — это унизительное положение.
Полковник не мог простить себе минутной неосторожности. В апреле сорок первого года его ждало высокое назначение. Как одного из ведущих специалистов по русским войскам, его вызвали в ставку фюрера. И тут он забылся. Он слишком хорошо изучил эту проклятую страну, он был обязан предупредить о смертельной опасности преждевременного вторжения на Восток. Да, в ту злосчастную минуту он нарушил третий принцип: сообразовывать свое поведение с политической конъюнктурой.
На следующий день после аудиенции один из адъютантов обронил по его адресу словцо «Кассандра». Фон Крейц дрогнул, вспомнив уроки древнегреческой мифологии. Вещую дочь троянского царя Приама звали Кассандрой, и ее Аполлон обрек на печальную участь: никто не верил ее пророчествам, хотя все, что она предвещала, сбывалось.
Фон Крейц не получил обещанного назначения. Ему предоставили возможность лично действовать на Восточном фронте, дабы его предсказание не сбылось.
Разумеется, всему виной эти люди в Берлине. Там меньше всего ценят заслуги; связи — вот что главное. Будь у него надежный покровитель, все могло бы уладиться. Конечно, он никому и ничем не выдавал своей обиды, делая все, что было в его силах, для победы германской армии. И не его вина, что положение на Восточном фронте становится угрожающим.
Полковник сидел за массивным письменным столом с несколькими телефонами. Он включил поблескивавший лаком радиоприемник. Шкала засветилась. Полковник медленно вращал ручку. Разноязыкие голоса сменялись музыкой, врывался свист морзянки, гремел марш, потом зеленый зрачок индикатора задрожал и успокоился: ровный гул мощной станции наполнил комнату. И сочный баритон диктора произнес: