— А я так ждала! — еле слышно вымолвила Тоня, и Виктор сильнее прижал ее к себе.
С минуту они стояли безмолвно, потрясенные впервые испытанным чувством такой близости. Они забыли об окружающем, о том, что сейчас расстанутся, что, может быть, никогда снова не встретятся. Они прислушивались к биению сердец; ощущение необычайной полноты, радости жизни переполняло их в этот миг.
Виктор первый опомнился. Он разжал руки и сказал то, ради чего затеял этот счастливо окончившийся разговор:
— Тон я, если не удастся спасти Марусю Осетрову, давай после победы усыновим ее детей. Доктор говорит, у нее сын и дочь.
Повлажневшие Тонины глаза без слов сказали Виктору, как она оценила его порыв.
— Их надо вырастить настоящими людьми, как Сергей Иванович!
Тоня кивнула головой и тихо сказала:
— Мама, если жива будет, поможет нам…
Застав Виктора с Тоней о кабинете, Рябинин рассердился. Но когда они ушли в его библиотеку, где был потайной лаз в подпол с подземным выходом на другую улицу, он промолвил вслед:
— Эх, голуби, голуби!
Он перевел взгляд на портрет молодой сестры милосердия, висевший над пианино, и, как всегда в минуты раздумья, обратился мысленно к жене: «Им хочется счастья. Под Царицыном и Перекопом были смерть, горе, разрушения. А мы с тобой, Леночка, тоже думали о счастье… Жизнь требует своего, ее течения не остановишь!»
Недолгое счастье принесла ему Лена. Но было оно таким острым, таким сильным, что хватило его Рябинину на всю жизнь. На его пути встречались славные женщины, но он и помыслить не мог, что какая-то из них займет место Лены. И теперь, на склоне лет, он жалел не об утерянных возможностях нового счастья, а лишь об одной ошибке прошлого. В огне боев он согласился с Леной: ребенок станет им помехой на войне. Ему было за тридцать, а поступил он как самонадеянный юнец! Своим одиночеством он сполна заплатил за глупость молодости.
Ведь у него мог быть сын. Такой, как Виктор. И разве это хоть немного не вознаградило бы его за потерю Лены! Или дочь, как Тоня. Большие серые глаза Тони чем-то напоминали ему Лену. И еще руки. У Тони полные кисти и длинные, матерински чуткие пальцы, а ногти продолговатые, выпуклые, розовые без всякого маникюра. Точно такие руки перевязали ему рану в Гумраке…
Почему сегодня прошлое так стучится в сердце? Он чересчур долго жил прошлым. Он работал без устали, но работа — все эти бесчисленные зубы, коронки, протезы — не заглушала голос минувшего. Даже внезапное начало войны не пробудило его к жизни. Для войны он был стар. Свою молодую силу он отдал родине уже давно.
Но когда санитарные машины доставили с вокзала в больницу первых раненых, он очнулся от своего сна. Понадобилась кровь для переливания, и это стряхнуло с него оцепенение прошлых страданий. Он отдал свою кровь и вспомнил, что не всегда был стоматологом. Его пальцы не разучились держать ланцет хирурга. И тогда он понял, что возраст не помеха, если сердце забилось, как в молодости.
Он не надеялся на успех, но все-таки пошел в райком.
Секретарь райкома многое доверил ему.
И эти два года он прожил молодо, как тогда, вместе с Леной. Лишь бы хватило сил до конца.
Смерть бродила по его следам, но она не страшила уже.
Впрочем, он все же предпочел бы, чтобы за его гробом шли люди, плюющие сейчас на дорогу, по которой он идет в управу. Смешное желание! Почести не оживляют покойников! Но как славно, когда моцартовский «Реквием» звучит в похоронной процессии! Нелепость человеческого тщеславия вызвала на толстых губах Рябинина ироническую усмешку.
Он посмотрел на часы.
— Ну-с, господин бургомистр, вам как будто пора в управу.
Тоня вышла из библиотеки с мокрыми глазами. Пушистые прядки волос выбились из-под шапочки, румянец сбежал с ее открытого бесхитростного лица, на побледневших щеках, словно от озноба, проступили пупырышки.
Мохнатые брови Рябинина зашевелились над выпуклыми стеклами очков и тут же успокоились. Все в норме. Сангвиническая натура Тони всегда бурно реагировала на сильные переживания. По всей вероятности Виктор не терял тут времени даром. После такого свидания трудно провожать любимого в опасную неизвестность. Слово утешения — вот что нужно девочке, и он подошел к ней, погладил по плечу.
— Не горюйте, Тоня, он благополучно вернется. Вы не забыли запереть лаз?
Вопрос доктора показался девушке обидным. Взгляд ее прояснился, она вдруг устыдилась слез, вытерла платочком глаза, застенчивая улыбка разгладила морщинку на лбу. И этот солнечный лучик на ее лице тотчас отразился в отцовской улыбке Рябинина. На миг его мысль унеслась вперед, к тому невообразимо светлому времени, когда противоестественная, неслыханно гнусная оккупация станет кошмаром прошлого. Какой ликующе прекрасной вспыхнет жизнь! Все, все вернется к людям — любовь, счастье, исполнение мечты. Но теперь это будет во сто крат дороже, ярче, лучше, как первый шаг с постели после изнурительной, на грани смерти, болезни. И сняв халат, Рябинин сказал, словно приближая это время: