Толчком послужила критика — не только буржуазного общества как такового, но и постсталинского коммунизма, — она в университетских кругах достигла дотоле небывалой остроты. Эта критика, в свою очередь, была стимулирована отречением, выраженным в La Misure en Milieu Etudiant[17] небольшой группой ситуационистов, и вдохновлена восстаниями студентов в нескольких странах, а особенно в Германии.
Вооружившись готовностью перейти от слов к действиям, нарочито пренебрегая законом, занимая рабочие места, бунтовщики не боялись отвечать на насилие репрессий революционным насилием; они бросили вызов всему существующему мироустройству, всем структурам, всем идеям; они отринули монологи профессуры с таким же негодованием, как и авторитарность своих нанимателей; они отреклись от культа личности и настояли на анонимности и коллективности; за несколько недель этот подъем молниеносно обернулся переходом к истинной демократии, диалогом тысяч голосов, общением всех и вся.
Она жадно пили из фонтана свободы. На всех их встречах, на всех собраниях каждому человеку было дано право полной свободы на выражение своего мнения. Площади превратились в амфитеатры, машины остановились, и участники обсуждения сидели на тротуарах, неспешно и подробно вырабатывая стратегию будущей уличной войны. Этот революционный пчелиный рой набирал себе сторонников в суде, в коридорах власти, в аудиториях Сорбонны. Здесь каждое без исключения революционное течение могло выставлять и продавать свою литературу.
Либертарианцы воспользовались этим моментом свободы, чтобы отказаться от своего прежнего, узкого взгляда на мир. Они боролись бок о бок с революционерами-марксистами авторитарного уклона, не сводя старые счеты, временно забыв о прошлых недомолвках. Черный стяг реял рядом с красным, без конкуренции, без конфликта, по крайней мере в течение самой острой фазы конфликта, когда братство сплотило всех под знаменами борьбы против общего врага.
Всякая власть отрицалась, высмеивалась. Миф старика-провидца[18] из Елисейского дворца был не столько подорван серьезными аргументами, сколько поднят на смех карикатурой и сатирой. Болтовня парламентариев была сражена губительным оружием — безразличием; один из долгих маршей студентов через столицу проходил мимо дворца Бурбонов, но даже не удостоил его вниманием.
Одно волшебное слово эхом повторялось в течение славных недель мая 1968 г., и на фабриках, и в университетах. Оно было темой бесчисленных собраний, толкований, отсылок к историческим прецедентам, детального изучения тех современных событий, которые могли предложить ключ к его сути, — этим словом было самоуправление. Особенный интерес вызвал пример испанской коллективизации 1936 г. По вечерам рабочие приходили в Сорбонну, чтобы узнать больше об этом новом решении общественных проблем. Когда они отправлялись обратно к себе в мастерские, обсуждения все равно продолжались — теперь возле молчащих машин. Конечно, революция мая 1968 г. не воплотила самоуправление в жизнь, но она была недалека, можно даже сказать — в шаге от этого. Но идея самоуправления глубоко укоренилась в умах людей с тем, чтобы рано или поздно опять заявить о себе.
Наконец, этой революции, столь глубоко либертарианской по духу, посчастливилось найти себе рупор: им стал молодой франко-немецкий еврей-анархист двадцати трех лет, Даниэль Кон-Бендит. Он, вместе с группой своих друзей, стал детонатором, а когда его депортировали из Франции, и живым символом революции. «Дэни» — не теоретик от анархизма; в части, касающейся идей, его брат Габи, преподаватель в лицее Сен-Назар, вероятно, даже превосходит его по образованности и зрелости. Но у Дэни есть более поразительный дар, чем начитанность, — он наделен просто неугасимым огнем либертарианства. Он проявил себя как прирожденный агитатор, необыкновенно сильный и убедительный оратор, конкретный, прямой, не боящийся спровоцировать слушателя, заставляющий задумываться без демагогии или искусственности. Кроме того, он, как настоящий либертарианец, отказывается играть в лидера и настаивает на том, чтобы оставаться одним из многих. Он был движущей силой, стоявшей за первым студенческим восстанием во Франции, в университете Нантерра, и так, без предварительных приготовлений инициировал гигантское столкновение, которое потрясло всю страну. Буржуазия, а уж тем более сталинисты, которых он называл «пройдохами», не простили ему этого. Но с их стороны наивно было бы считать, что они избавились от Дэни — не важно, здесь он или нет[19], он всегда будет идти по их следу.
17
17 «Бедственные условия студенческой жизни» - название листка, опубликованного студентами Страсбургского университета в 1967 г.
19
Кон-Бендит, будучи немецким гражданином, хотя и родился во Франции, был депортирован из страны режимом де Голля в мае 1968 г., и с тех пор ему не было позволено вернуться.