Он с трепетом поднял руку и указал дрожащим пальцем на сереющую вдали гору. Потом, повернувшись к горе, опустился на колени, коснулся лбом земли, восхвалив дух, вознес ему молитву, принося жизнь свою в жертву Всевышнему. И весь народ от мала до велика обратил взоры свои в ту же сторону, все опустились коленями на землю, перед которой склонился их патриарх, и поклонились горе, куда на встречу с собой уходил он. И весь народ в один голос вознес молитвы духу его.
— Отныне будет та гора местом вашего поклонения, — сказал он, — все желания свои обращайте к ней, и Бога ищите на той древней горе…
А ночью он вновь проклинал себя:
— Ты должен был указать им не место своего духа, а научить каждого найти место своего сердца, призвать каждого прислушиваться к своей душе.
— Я указал им на тебя, — тело виновато посмотрело снизу-вверх, — привел свой род поклониться тебе. Я пришел служить тебе не только сухим стволом своим, но и всеми корнями, всеми ветвями своими.
— Разве не говорил я тебе, — в небесах вспыхнул и тут же погас гнев духа, — что не нуждаюсь в рабском поклонении. Твоя рабская страсть служит лишь тому, чтобы, пожертвовав частью жизни, спокойно растрачивать остальную. Лишь одно поклонение признаю я — нести мое бремя, жить мной, забыв о себе, думать, как я, говорить, как я. Несущий мое бремя освобождается от своего, уста, которыми говорю я, избавятся от бремени слов.
— Я хочу служить тебе не только по ночам, но и днем. Но отчего-то тебе не угодно то, что я делаю днем.
— Верно, ночами ты всецело предаешься мне. И днем, как сам говоришь, стараешься услужить мне. И службой этой отделяешь себя от меня. Мне нет никакой пользы от такого служения, такого поклонения. Если ты воистину хочешь служить мне, то не нужно ничего делать от своего имени.
— Но ведь у меня есть и своя жизнь. И если я не проживу ее, то умру.
— Ты и без того умрешь. Так живи, как живется, жизнь, которой ты живешь, не имеет иного исхода.
— Я знаю это, однако не хочу верить. Потому и стараюсь уберечься ото всего, что может грозить мне смертью.
— И от меня?
— И от тебя.
— А известно ли тебе, что, избегая одной смерти, ты приближаешься к другой?
— Мне неведомо, куда я иду, но знаю я, от чего убегаю. Моих знаний хватает лишь, чтобы познать это.
— А хочешь, я открою тебе все скрытые в тебе тайны, расскажу о подземных глубинах, вознесу к небесам. Но с одним условием: мы должны будем дать друг другу обет.
— А разве не было между нами обета, когда ты создал мир?
— Нет, это я не называю обетом. То было не днем творения, а днем расставаний, днем, когда мир покинул душу мою. С того дня и началось творение. Теперь же я хочу вернуть все, что покинуло меня, и сотворить из себя Бога. Хочу и тебя призвать к себе, хочу избавиться от этой двойственности — уничтожить различия между нами, хочу, чтобы мы с тобой стали единым целым, вновь стали едины.
— Так назови свои условия, дай нам свой обет, и мы запечатлеем его глазами своими.
— Своим потомкам, роду своему ты должен в точности передать сказанное мной. Я же облечу с тобой все миры, покажу тебе жизнь без смерти, открою тайну вечной жизни. И после этого исчезнет в тебе страх. Предаваясь мне, ты будешь рвать цепи законов, делающих тебя тобой, и жить, как я…
Договор был заключен. И стали приходить послания от Господа, и раб его, переводя эти послания на свой язык, заучивал их наизусть. Духом своим он взирал с небес на землю, а телом — с земли на небеса, дух его говорил, а тело внимало, однако сам он не знал, с небес ли смотрит на землю или с земли на небеса, говорит ли он или сам внемлет кому-то.
Записав в памяти послания духа, он вернулся к своему народу, своим потомкам. На городских площадях и улицах стали появляться глашатаи, громко читающие его послания. И слова эти доходили до каждого. Словам воздвигли памятник, над памятником поставили мавзолей, а когда слово разрослось и перестало вмещаться в мавзолей, его разрушили и на этом месте воздвигли огромный дворец — взметнулись в небеса башенки, и чтобы не забыли, что слова, принесенные их патриархом с горы, ниспосланы с небес, возгласили эти послания с башен. Записали слова эти в книгу, и всем от мала до велика эту книгу читали. Затем объявили запрет создавать другие книги, ибо властителем слова был Всевышний, а написал — их праотец.
Когда же потомки наизусть затвердили книгу, ее разослали в другие края. Но жители чужих стран вернули книгу, заявив: «У нас есть свой язык, своя вера, своя книга, зачем она нам». Потомки его восприняли это как вызов Всевышнему, который в надежде своей сделал патриарха и род его своим посланником. Вооружившись, они под знаменем Создателя, которое поднял их патриарх, напали на соседнюю страну. А по пути патриарх послал в ту страну вестника: