Двигаясь в машине Ханчалова, Сарв-ханум, которую он видел всего один раз и помнил ее по странному имени и акценту, долго говорила с кем-то по телефону и писала сообщения, затем, глубоко вздохнув, пожаловалась:
— Сколько можно отправлять запросы на дружбу?!
Родной акцент Сарв очень растрогал Ханчалова. Он напоминал ему далекое прошлое, детские годы, родных и близких людей, многих из которых уже давно не было в живых. Он не знал, чем все это кончится…
Затем, перечисляя имена и фамилии мужчин, посылающих ей запросы на дружбу и расположение, Сарв-ханум, уверенно говорящая о том, что точно определяет по их фотографиям, какие они люди, внимательно смотря в лицо Ханчалова, словно изучая, что он за человек, спросила:
— Отправить тебе запрос на дружбу?
— Меня там нет, — промямлил Ханчалов. — Иногда я переговариваюсь по скайпу с сыном, вот и все.
В наступившей тишине Ханчалов подумал о своем сыне, находящемся очень далеко, и упрекнул себя в том, что отправился в путешествие с женщиной, которая чуть ли не приходится ровесницей его сыну. Затем, хоть и с грустью, но подумал, что каждый живет своей жизнью: отец, мать, сын. И в этой троице никто никому не мешает, а наоборот, старается помочь другому. Ну и ладно!
Голые, желтые горы позади марева и адские пейзажи, полные вулканическими трупами, не дали взлететь светлым фантазиям Ханчалова.
Увидев на широкой дороге поредевшее движение, он увеличил скорость, с тем чтобы поскорее доехать до перевала, пока дневная жара не начала печь все окружающее.
Завершив свои дела, связанные с Интернетом, Сарв-ханум положила свой телефон на специально предусмотренное для этого место на панели машины и стала глядеть вокруг. В округе же действительно ничего интересного не было, и даже Ханчалов своей брокерской головой не мог придумать, что для этого нужно сделать, чтобы хоть чуточку изменить этот мертвый пейзаж.
Сарв сказала, что у нее ноют ноги по той причине, что она всю ночь провела на свадьбе, и попросила у Ханчалова разрешения немного вздремнуть. Остановив машину на достаточном расстоянии от моста, он высадил девушку, попросил ее принести из багажника подушку и одеяло, а сам занялся тем, что начал опускать спинку сиденья. И, не успев показать мягкую кровать, сконструированную японским конструктором с минимальными потерями пространства салона, услышал позади себя жесткий, повелевающий голос девушки:
— Руки вверх!
Взяв ружье в багажнике, Сарв взяла его сзади под прицел.
— Нельзя направлять ружье на человека, — тоном отцовского наказа сказал Ханчалов. — Положи ружье на место.
— Разреши один раз выстрелить, Ханчалов! — попросила девушка и, не совладав с дьявольским желанием, вместо того чтобы на этот раз поднять двустволку вверх, нацелилась на приближающуюся полицейскую машину. — В них можно! — добавила она.
Ружье, конечно же, было не заряжено и установлено на предохранителе, но амазонского каприза девушки было достаточно для того, чтобы полицейские подошли к Ханчалову и основательно проверили документы, касающиеся ружья.
Дорожные полицейские на магистралях отличаются от городских полицейских тем, что они гораздо более общительные. Вместе с тем многие водители жалуются на них, однако Ханчалов говорил с блюстителями порядка очень спокойно. Они хоть и поняли, что это была шутка, начали говорить серьезно об ответственности за вооруженное сопротивление представителям закона. Если бы даже в этот момент на телефон Ханчалова не поступил звонок от его друга Хусейна Джахангира, в этом мелодраматическом происшествии не было бы ничего необычного.
По мере того как Ханчалов говорил, спокойно протягивая телефон офицеру, а точнее слушал знаменитого Гусейна Джахангира, он увидел, как смягчается выражение лица представителя закона. Ему показалось, что сейчас полицейские ответят шуткой на шутку и покинут их. Наконец, после того как полицейские ушли, Ханчалов поинтересовался у друга о том, что он им сказал своей безупречной с орфоэпической точки зрения и чистой речью актера, и услышал следующее: «Ну, ты же знаешь, что у них определенные проблемы с образованием: они понимают, только когда говорят с ними торжественно и высокопарно. Я им сказал, что если они так болезненно и с военно-политическим эпатажем реагируют на случайные капризы молодой женщины, то какие же национально-духовные и этические ценности они смогут демонстрировать финансовым экспертам газеты „Файнейшл Таймс“ и представителям Лондонской фондовой биржи, которые следуют за ними в сторону гор?!»
Он ужаснулся и сказал:
— В самом деле?!
Ханчалова не удивили спасательные услуги друга, который пользовался иногда жизнью как сценой, а на сцене, наоборот, жил настоящей жизнью. Когда он поднял голову, освободившуюся от скандала, и посмотрел на окружающее, его поразил другой вопрос: именно здесь, на этом же месте дороги, несколько лет назад, когда они ехали в горы, движение было остановлено. Верх дорожной насыпи был переполнен гражданскими машинами, водителями, пассажирами, а внизу копошился караван танков, пушек, бронированных, крытых машин и солдат. Часть моста, не выдержав тяжести танков, осела. Долго ремонтировали мост, чтобы пропустить хотя бы военных. Сидевшие внизу под солнцем солдаты ждали приказов командиров, покуривающих в стороне, а те, кто были наверху, смотрели на них с надеждой и сердечным трепетом, полным тревоги. Как-то вдруг неожиданно Гусейн словно уставшим от безделья сильным громовым голосом сверху вниз напугал солдат:
— Эй, куда это вы направляетесь?
Даже маленьким детям было ясно, куда они направляются из города в направлении гор, ясно это было и солдатам, но они, переглядываясь друг с другом, молчали и не спешили отвечать. Они ждали, чтобы военную тайну раскрыл один из командиров.
— Куда они могут направляться? В Карабах! — сверху послышались голоса женщин, украшающих своими разноцветными и пестрыми, словно гянджабасарские маки, одеждами дорогу, извилинами пролегающую между голыми горами.
Затем один из командиров, с интересом посмотрев наверх, ответил, с тем чтобы выяснить намерение, скрывающееся за этим странным вопросом:
— В Карабах едем, дядя!
Гусейн Джахангир нервно зашагал на месте вдоль по линии сцены, затем, словно посоветовавшись с кем-то, неожиданно поднял голову и закричал:
— В Агдам, в мою Кербелу, командир! — куда-то далеко вперед показал своей длинной рукой Гусейн. — И меня возьми, я в армии заряжающим был!
Гусейн, который провел всю свою жизнь на сцене, давно уже привык, что не все зрители и не тотчас понимали сказанное им. Он обладал завидным спокойствием и терпением, словно впереди у него было еще двести лет, и, победив когда-то дьявола, он будто бы самолично поедет в Кербелу и сразится с Езидом.
Затем они выпили холодной водки, закусив красным яблоком под осенним солнцем, клонившимся на перевале к закату: иногда на стол с шепотом падали позолоченные листья лип, словно прощаясь, и человека ублажал даже мимолетный взгляд на горные склоны, окутанные осенними деревьями в тысячу цветов.
Ханчалов захотел рассказать Сарв-ханум, собирающейся ложиться спать, что трудно было бы забыть эти события, но почему-то не смог. Он словно опасался, что эта молодая женщина, с которой он только-только познакомился, сегодня не поймет причин, побудивших его старого друга по охоте ехать с ними. Поэтому он, мысленно поприветствовав новый мост через реку и тех солдат, которые когда-то пошли по нему, чтобы сражаться с врагом, не стал тормозить машину, которая уже сама мчалась по спуску.
— Ты и на биржу едешь с ружьем? — спросила Сарв, словно хотела рассечь холодную стену, воздвигнутую между ними полицейскими.
На бирже дела шли настолько запутанно и неряшливо, что Ханчалову не хотелось испортить настроение, вспоминая о них. Он замолчал. Увидев, что он не проявляет интереса к этому разговору, Сарв даже не попыталась сменить тему.
— Я немного посплю и встану, — сказала она.
Прежде чем понюхать подушку и натянуть одеяло на голову, Сарв, прищурив глаза, улыбнулась снизу-вверх, и Ханчалов увидел в ее ненакрашенных глазах не частицу горечи, а женскую привлекательность и притяжение, способную заменить этот праздник. Обычно незамужние женщины с такой простодушной улыбкой смотрят на всех мужчин. Это было странное чувство, обезоруживающее Ханчалова перед женщинами. В течение долгих разноцветных и разновидных лет, которые прожил опытный брокер, Ханчалов немало вкусил и горечи подобной безоговорочной капитуляции.