После короткого приветствия папа стал, к всеобщему удивлению, говорить о бесконечности Великого Божественного Милосердия, о терпении и взаимопонимании, о Литературе и Художественном Слове — как о чем-то целительном, очищающем, способном спасти мир…
…От теплоты волны, потоками льющейся в полутемный зал со сцены, по моим щекам невольно потекли слезы. Я никак не осознавала, как, каким образом я улавливаю эти волны, обволакивающие, обнимающие меня, как мать свое дитя. Я украдкой вытирала слезы, чтобы никто не заметил, так как, по скрытым зеваниям и шушуканью, что звучало вокруг, я явно ощущала, что старый понтифик — далеко не самый желанный гость для этого зала, пропитанного долгими годами официоза.
…С трудом ловя невнятные слова понтифика среди шепотков, окружавших меня со всех сторон, я постепенно стала понимать истинную суть его приезда в страну — сильное желание защитить всех нас от чего-то, неведомого и нам самим, от неких неизвестных болей и оков, изменить что-то коренным образом, перевернув все вверх дном, а может, и лишь из-за меня — чтобы утвердить мои, возможно, слишком простодушные, но помогающие мне жить в этом мире ощущения…
Именно в тот день, на той исторической встрече, от близости папы или перед величием самого слова «Литература», свободно парящего под сводами помпезного дворца, я со скорбью ощутила бессилие Литературы, способной отпустить из поля собственного притяжения своих же избранников, и от этой открывшейся мне горькой истины почувствовала странную слабость, неумолимую обреченность на некую неизбежную бездну…
…Говоря, папа смотрел куда-то в неизвестность, будто считывая оттуда необходимые слова. Вдруг, прервав выступление, больше напоминающее литанию, и выдержав короткую паузу, восстанавливая прерывающееся дыхание, он резко сказал:
— Не ешь при голодных!.. А если приходится есть — пригласи их к столу…
Фраза эта, произнесенная с неожиданным жаром, одиноко повисла в воздухе зала… А он умолк, вновь удаляясь в свои неведомые пределы…
…После этих слов папы публика впала в тихую растерянность, в протоколе церемонии возникли непредвиденные сбои, сияющая торжеством сцена на мгновение застыла…
Паузу прервал детский хор, поспешно вытолкнутый на подмостки…
…С завершением визита главы Римско-католической церкви, после того как он был доставлен обратно в аэропорт и оттуда самолетом отправлен к себе на родину, на территории страны начались странные климатические перепады…
Началось все с того, что в дальних горных районах пролились доселе невиданные в этих местах тропические ливни. Гигантские селевые потоки, накрыв бесчисленные населенные пункты, умчались к предречным городам, унося с собой десятки домов…
В столице же к вечеру, за темными облаками, закрывшими небо с самого приезда папы, стали тихо рокотать громовые раскаты…
…Количество осадков, выпавших после отъезда папы, оценивалось местной гидрометеослужбой как небывалое в этих краях. То, что в дальних районах аномальные осадки причинили немалый ущерб — было разрушено много жилищ и смыты посевы, создавало панику.
А в столице городская канализационная сеть не смогла справиться с обилием осадков, улицы заполнились потоками воды, в салонах автомобилей, оставшихся посреди дорог, как лодки, затерявшиеся в море, виднелись лица, с выражением ужаса как перед концом мира…
Одним словом, с какой-то божественной последовательностью все работало на мой рассказ.
Просматривая материалы для рассказа, который я намеревалась написать — выступления папы, его интервью, фотографии, которые носила с собой везде, словно священную реликвию, — и прислушиваясь к звукам приближающейся грозы, я ощущала некое чувство победы, и к горлу подступал ком…
Рассказ должен был повествовать о начавшихся с приездом папы таинственных природных чудесах, о том, как эти нескончаемые дожди, принесенные им, пытаются смыть серую пыльную оболочку со страны, что-то изменить, о том, как ночные громы и молнии, ошеломляя людей, порождают в их душах страх Божий…
…Опасаясь упустить некую нить, я работала, не отрываясь, краем уха прислушиваясь к новостям по телевизору и радио о природных аномалиях, вторгшихся в страну, и отмечая все на полях страниц. Вскоре и мой рассказ-роман стал изливаться диковинными дождями. Иногда мне казалось, что мои словесные ливни не дают прекратиться дождям папы. Дело дошло до того, что я научилась управлять дождями с той же легкостью, с какой распоряжалась ими на бумаге. Это происходило примерно так: бродя по улицам, мне удавалось остановить дождь одним лишь своим желанием, исходящим от души и безо всякой корысти — и они смиренно заканчивались, чтобы начаться снова…
…Меня не удивляли ошибочные прогнозы местных метеорологов, ежедневно обещавших скорое прекращение осадков, вызванных якобы какими-то циклонами. Потому что я точно знала, что эти пахнущие свежескошенной травой дожди проливаются тут не из случайных облаков, пригнанных откуда-то из близлежащих земель. Это были дожди старого понтифика — слабого и больного, но все же сумевшего в конце концов что-то изменить в этой как будто застывшей стране…
Да, от продолжительной угрюмости бессолнечного неба, от печальной безлюдности промокших, скользких улиц, от рокотавших ночами тихих, словно доносящихся из иных миров гроз, от всего этого становилось понятно: что-то изменилось, чему-то наступил конец…
Изменился и цвет моря, весь год мутного и серого от северных ветров. Теперь оно отливало изумрудно-зеленым… В тех местах, где селевые потоки снесли неприглядные развалины, начали стремительно расти белые дома с красными черепичными крышами…
…И люди переменились после целительных папских дождей. В их походке и обращении чувствовались мягкость и смирение…
…Что-то произошло и в том государственном учреждении по особо важным делам. Здание, будто испугавшись, отодвинулось на несколько шагов назад, а широкий тротуар перед ним сузился. Потемневшее то ли от обильных осадков, то ли от черноты стоявших перед ним служебных лимузинов, здание это странно уменьшилось и в размерах. Оно словно бы опустело изнутри — казалось, и свет не горел вечерами…
…А я все старалась дописать рассказ о папе, иногда писала его даже ночами, во сне…
В этих снах порой, то ли под воздействием косых солнечных лучей, то ли под влиянием каких-то южных циклонов, с несвойственной мне трезвостью я начинала сомневаться в чем-то, готова была признать все происходящее, по словам моего бывшего коллеги, плодом писательского воображения. Он опять появлялся в моих снах, в разных обличиях, умело увязывая обилие дождей, без устали омывающих, очищающих страну, со сдвигом земной оси и местоположением планет во Вселенной, обосновывая сказанное происходящими во всех уголках земного шара природными катаклизмами. Я же, переживая бессилие перед его вескими научными аргументами, подавленная его настойчивостью, сдавалась ночами перед его железной логикой. Но по утрам с некой тайной верой заново чувствовала себя победителем…
А иногда в сумрачных снах я видела его со страхом на лице, промокшим и потерявшимся в этих дождях, видела и бредущих за ним других моих коллег по перу, со своими страхами и непостижимым, тщательно скрываемым страданием в глазах. Пытаясь спасти их от чего-то, и проваливаясь в какую-то щель, похожую на узкую горловину, задыхаясь, я беспрестанно твердила им:
— Не бойтесь!.. Не бойтесь!..
Нариман Абдулрахманлы (род.1958)
БАБОЧКА
© Перевод П. Ахундова
…Это было сказано так, словно золотая пуля прошла сквозь семь прослоек брони: а если выразиться поточнее, эти две пары слов еще не были высказаны, а только готовились к произнесению, в течение всего этого промежутка времени корни волос его увлажнились от непонятного предчувствия, а горло прихватило от ноющей боли, идущей изнутри; пока же эти две пары слов шли до его сознания, от холодного пота он промок до последней нитки, дыхание его основательно остановилось. «Мой муж погиб в бою». Отчего-то он еще не совсем вник в смысл этих слов, но внутри него уже начались нестерпимая духота и ураган: он хотел догнать эту женщину с прослезившимися глазами, упасть перед ней на колени и попросить у нее прощения, но неожиданно обессилев, не мог сдвинуться со своего места.