НИДЖО. Да-да, вы совершенно правы. Новые места. Храм на берегу, над морем светит луна. Богиня поклялась спасать все живое. / Она бы даже рыбу спасла. Я была полна надежды.
ИОАННА. Я думала, Папа знает все. Я думала, Бог будет говорить со мной лично. Но он, конечно, знал, что я женщина.
МАРЛИН. А остальные даже не подозревали?
ОФИЦИАНТКА приносит еще вина.
ИОАННА. В конце концов я опять завела любовника. *
ИЗАБЕЛЛА. В Ватикане?
ГРЕТА. * Чтоб согреться.
НИДЖО. * Ах, любовника.
МАРЛИН. * Молодец.
ИОАННА. Он был одним из моих камерариев. Папе полагается так много слуг. Кормят прекрасно. И я поняла, что теперь знаю истину. Что Папа скажет, то и истина.
НИДЖО. И какой он был, этот камерарий? *
ГРЕТА. С большим членом.
ИЗАБЕЛЛА. Фу, Грета.
МАРЛИН. * Он на вас запал, еще когда думал, что вы — парень?
НИДЖО. Какой он был?
ИОАННА. Он умел хранить тайну.
МАРЛИН. Значит, истину вы познали.
ИОАННА. Да, мне нравилось быть Папой. Я посвящала в епископы, люди целовали мне ноги. Крестила английского короля, когда он приехал принимать веру. К сожалению, бывали землетрясения, в одной деревне прошел кровавый дождь, во Франции случилось нашествие гигантской саранчи, но мне кажется, я в этом не виновата, как вы считаете? *
Смех.
Саранча упала в Ла-Манш. Вынесенные на берег огромные кучи мертвых насекомых разлагались, отравляя воздух, и все местные жители умерли.
Смех.
ИЗАБЕЛЛА. * Какие предрассудки! Меня в Китае чуть не убила улюлюкающая толпа. Они думали, что варвары поедают младенцев, что их для укрепления рельсов подкладывают под шпалы, а глаза перемалывают и делают линзы для фотоаппаратов. Они /…
МАРЛИН. А фотоаппарат-то у вас был!
ИЗАБЕЛЛА. …орали: «Пожирательница детей, пожирательница детей». А некоторые пытались продать европейцам крошечных девочек для фотоаппарата или просто на жаркое!
Смех.
МАРЛИН. В общем, если не считать саранчи, все было весьма успешно.
ИОАННА. Да, если бы не ребенок, я бы, наверное, дожила до старости, как это было с Теодорой Александрийской, жившей в обличье монаха. Девушка, которая в нее влюбилась, / обвинила ее в том, что она — отец ее ребенка и…
НИДЖО. Но расскажите нам, что случилось с вашим ребенком. У меня были дети.
МАРЛИН. А вы не думали от него избавиться?
ИОАННА. Разве избавиться от ребенка — не больший грех, чем его родить? / Но что могло быть хуже Папы с ребенком?
МАРЛИН. Вам виднее, это вы Папа, не я.
ИОАННА. Да я бы и не знала, как от него избавиться.
МАРЛИН. У некоторых Пап наверняка были дети.
ИОАННА. Но они их не рожали.
НИДЖО. Да, но вы были женщиной.
ИОАННА. Именно так, но я не должна была ею быть. Женщины, дети и юродивые не могут стать Папой.
МАРЛИН. Значит, вам оставалось только одно — / как-то избавиться от ребенка.
НИДЖО. Надо было тайно отдать его на воспитанье.
ИОАННА. Но я не понимала, что происходит. Я думала, я просто толстею, потому что много ем и все время сижу, ведь Папы ведут довольно роскошную жизнь. С двенадцати я, наверное, не разговаривала ни с одной женщиной. Это камерарий все понял.
МАРЛИН. Но было поздно.
ИОАННА. А, я не стала обращать внимания. Проще было ничего не делать.
НИДЖО. Но вам надо было подготовиться к родам. Сказаться больным и уехать.
ИОАННА. Вероятно, так и надо было сделать.
МАРЛИН. Вы же не хотели, чтобы это открылось?
НИДЖО. Я тоже часто оказывалась в затруднительных ситуациях, а скандалы мне были ни к чему. Первый ребенок был от Его Величества, второй — от Акебоно. Мне было семнадцать лет. Он влюбился в меня, когда мне было тринадцать, страшно расстроился, когда мне пришлось уйти к Императору, это было так романтично, столько стихов. Его Величество не приходил ко мне два месяца, поэтому он думал, что я на четвертом месяце, а я была на шестом, и когда пошел девятый месяц, / я…
ИОАННА. А я даже не знала, на каком я месяце.
НИДЖО. …объявила, что серьезно больна, а Акебоно — что удаляется в уединение для молитв. Он держал меня поперек живота и поднял, когда ребенок родился. Перерезал пуповину кинжалом, завернул младенца в белую ткань и унес. Это была всего лишь девочка, но мне было жалко ее терять. Потом я сказала Императору, что из-за болезни у меня был выкидыш, и все. Опасность миновала.