В этот вечер ты сидишь в своей шикарной квартире в стиле студия, и эти кадры опять и опять прокручивают в новостях, и ты слушаешь политиков, экспертов, юристов и знаменитостей, пытающихся как-то объяснить происходящее, и каждый раз это новая версия, и каждый раз к мошонке Мохаммеда прикладывают электроды, плевок летит ему в лицо, гогот и ржанье, а потом его тело танцует под током.
И подобно тому как твой любовник вздрагивает под током, ты вздрагиваешь от внезапного прозрения. Ты века-киваешь со стула, бросаешь полотенце на пол, ты поворачиваешься обнаженным телом к экрану и вскрикиваешь:
Держись. Держись. Потому что я спасу тебя — любимый.
И камера отъезжает от тебя вверх вверх вверх, как будто бога, небо, высшие силы слышат и одобряют тебя.
Монтажный кусок. Ты на тренировках. Мужской боксерский клуб, где ты качаешься до изнеможения. Озеро с ледяной водой, где ты часами плаваешь на рассвете, когда даже утки еще не проснулись. Тибетский монастырь, где тебя учат дышать, бить, рубить. Горный аул, ты с Калашниковым наперевес готовишься стрелять по взлетающим в небо мишеням.
И по мере того, как сменяются кадры, мы обнаруживаем, что Эми на них уже нет. Она исчезла. Эми — чья жизнь состояла из кофе, самолетов и тоски, Эми — постоянно искавшая идеальную диету, идеального мужчину и психоаналитика, которому можно доверять, — эта Эми как будто сбросила кожу, и под ней оказалась Эми, состоящая из мускулов, воли и силы.
Ты — герой. Рядом с тобой мы — ничто. Рядом с тобой мы — о спасительница, о спасительница, о спасительница.
Если б только ты могла спасти меня, если бы только — эта история была… в ней есть внутренняя правда, в этой ист… но… мы как раз и хотим…
Нет. Ты права. Это, блять, тупо. И я, блять, тупой. Чушь какая-то. Что это за…? Что это за история? Что это за… больше трех миллионов за уик-энд не собрать. Что это такое? Говно.
Значит, тебе не… ты не…
Я вызову машину…
(В телефон.) Машину для… да, да… на наш счет.
Спасибо. Спасибо. Спасибо.
Послушай…
Осталось совсем… ладно?
Последняя ночь в твоей шикарной квартире в стиле студия, где когда-то была скотобойня. И ты в своей шикарной квартире берешь с пола коврик Мохаммеда, и ты благословляешь его, и кладешь его в рюкзак, и берешь нож Мохаммеда, и целуешь лезвие, и ты вешаешь его на перевязь к другому оружию.
И следующий кадр —
Буум! Дверь в коридор сносит взрывом, и входишь ты — фурия в камуфляже.
«Где он? Где он?» — орешь ты охраннику-кубинцу, отшвыривая его к стене.
«Отвечай, твою мать, где?»
И твой кулак — бум, бум, бум — кубинцу по черепу.
«Я иду к тебе», — кричишь ты, прорываясь через охрану, бегущую навстречу. Твои пули настигают их, вмазывают в стену, и вот уже реки крови текут по коридорам тюрьмы Дяди Сэма.
Мохаммед! Мохаммед! Мохаммед!
Бум! Ты распахиваешь дверь первой камеры. Щурясь от света, танцуя от радости и благодаря Аллаха, оттуда высыпают мужчины и женщины в тюремных робах.
Но его нет. Так много лиц — но нет среди них твоего любимого.
Ты распахиваешь вторую дверь, третью, четвертую — они заполняют коридоры тюрьмы, великий карнавал заключенных.
Вот он! Мохаммед! Ты бежишь к нему, ты кидаешься к нему, хватаешь его за плечо.
Простите?
Незнакомый человек в страхе смотрит на свирепого воина, прильнувшего к нему всем телом.
И… Ты продолжаешь поиски, ты входишь в лифт — опускаешься ниже, ниже и ниже — и, наконец…
Тусклый свет. Там, наверху, над тобой тюремные робы сражаются с охранниками, но здесь мертвая тишина. «Крадись, словно кошка, нападай, словно тигр», — говорил тебе тибетский монах. И ты крадешься в полумраке неслышно, как кошка, — и нападаешь, как тигр, когда охранник выходит из-за угла, перерезав ему горло одним точным взмахом ножа Мохаммеда.