В. Но ты понятия не имеешь, как трудно разыскать учителей, когда они работают на три школы одновременно, и никогда не знаешь… как бы…
А. Ну и на каких уроках ты был сегодня?
В. Теперь будем играть, будто мне двенадцать, поговорим, может, о том, как важно делать уроки, этого ты хочешь? Что я – дебил?
А. Нет-нет. Просто прежде чем идти к твоему классному руководителю, я хотел поговорить с тобой.
27)
Учительская. А ждет. Входит С в роли классного руководителя.
С (наливает две чашки кофе). Как хорошо, что вы позвонили. Вы же не откажетесь от кофе?
А. Спасибо.
С. Долго вам до отпуска? Мне всего месяц остался. Только об этом и думаю, такой нынче жаркий май выдался. Представляете себе, как душно у нас в классах.
А. У меня пока никаких планов, столько всего накопилось.
С. Может, так оно и лучше – зато вздохнете по-настоящему, когда отпуск начнется. А то настроишь планов, и…
А. Я слышал, мой сын много прогуливает. Вообще-то я об этом хотел поговорить.
С. Конечно-конечно. Но мне кажется, это просто такой период в его жизни, не думаю, что вам стоит беспокоиться.
А. Почему же вы как классный руководитель не сообщили мне об этом?
С. Я ведь и сам в школе учился, бывало, прогуливал тоже. Это нормально. Оценки у меня тогда были так себе, но потом все изменилось, и я стал отлично учиться.
А. Сейчас мы говорим не о вас!
С. Просто он попал в плохую компанию. У него нет стимула. Подождите немного, вот увидите, все будет хорошо.
А. А если нет? Как я узнаю об этом, вы же мне ничего не сообщаете?
С. Знаете, проблема в том, что… многие родители просто не выносят, когда им звонишь и рассказываешь что-то плохое про их детей.
А. И поэтому вы решили мне вообще ничего не говорить?
С. Еще кофе?
А. То есть по-вашему… я должен расслабиться и не обращать внимания на то, что вы не справляетесь с этой ситуацией?
С. С молоком?
А встает и уходит.
28)
В читает газету, сидя на полу. А входит в комнату, В его не замечает. А пытается с ним заговорить, не знает, с чего начать, не может выговорить ни слова. Под конец сдается и выходит из комнаты.
29)
А. И так день за днем, хотя каждый день мы с женой думаем: завтра все наладится, завтра он расскажет нам, что с ним происходит, и все снова будет хорошо. Но каждое утро все как всегда, а может, немного хуже, и так день за днем, снова и снова, каждую неделю он нарушает все новые границы, каждую неделю я закрываю глаза на очередные странности, и… сим-салабим! Проходит всего несколько месяцев, и то, что раньше казалось неприемлемым, теперь в порядке вещей. За один день в пропасть не скатишься. Но если сползать понемногу каждую неделю, то ничего и не заметишь. А через год ты взглянешь наверх. И увидишь, что стоишь в темноте. До поверхности – целая вечность, и вытесняй не вытесняй, но больше ты не сможешь обманывать себя, что это не тьма, а солнечный свет. И однажды ночью, после того, как накануне вечером, как всегда, не находил себе места, ты начинаешь рыться в его карманах и сумках, ища доказательства. Читаешь записи в тетрадях. Находишь ежедневник, весь испещренный символами – квадратиками, звездочками, крестиками, плюсиками, кружочками, но как убедиться, как спросить? Как дела в школе? А кстати, ты не употребляешь наркотики? Или. Что ты хочешь сегодня на ужин? Еще вот думал спросить тебя, кружочек – это марихуана, а звездочка – амфетамин, или наоборот?
30)
А предъявляет В пакетик с белым порошком, который нашел в сумке В.
А. Только не говори, что не знаешь, как это оказалось в твоей сумке.
В. Наверное, кто-то подбросил.
А. Сдай анализ мочи, и мы закончим уже этот разговор.
В. Знаешь, это возмутительно! Неужели ты правда думаешь, что я употребляю наркотики? За торчка меня держишь?
А. Я ничего не думаю, но я должен знать.
В. Ты знаешь, как выглядят наркоманы? Я что, по-твоему, похож на наркомана? Вот так ты думаешь о своем родном сыне? Да?
Пауза. А пытается что-то сказать, но не знает что. Разворачивается, готовый уйти. Передумывает. Снова поворачивается к В, хочет что-то сказать, но не может. Уходит.
В. Окей, окей, давай сдадим мочу, только на следующей неделе, окей?
31)
А. Наши глаза внимательно изучают все. Я и его мама, мы больше не можем просто так разговаривать с ним. Мы все время пытаемся вычислить, что он говорит нам на самом деле, что на самом деле с ним происходит. Она чувствует себя обманутой и обижается, а я бешусь от невозможности найти середину между доверием и подозрительностью. Я сбегаю на работу, чтобы хоть ненадолго отвлечься, но дома я только анализирую, истолковываю, делаю выводы, пытаюсь разобраться – во всем, постоянно, в жестах, в словах, в интонации, расписаниях, нервозности, в глазах, прежде всего в глазах. Ясные или мутные. И зрачки. Прежде всего зрачки. Расширенные или суженные. Его мама знает все о том, как действуют разные вещества. Она вступает в сообщества, где родители делятся опытом и поддерживают друг друга. Часами сидит в Интернете. Отыскивает книги и запоем читает, пока не находит то, чего искала, и все равно после каждой новой книги твердит: «Я так мало знаю». Она уже ни о чем другом не говорит. Я пытаюсь вытащить ее в кино или в кабак, но она не может высидеть до конца сеанса, а алкоголь ненавидит. «Ты не хочешь разделить это со мной, – шипит она, – ты даже не хочешь сходить со мной на встречу родителей наркоманов! Это – самое важное в нашей жизни, а ты ведешь себя так, будто ничего не произошло». Что я могу ответить? Я сам был одинок в детстве. В отчаянии я сам делал странные вещи и никого не посвящал в свои секреты, но все же наладилось! Но она не желает слушать. «Ничего само собой не наладится, – кричит она, – ты просто обманываешь себя, будто тебе это нравится – быть обманутым».