Пауза.
(Делает большой глоток.) Ты.
Пауза.
(Снова пьет.) Бутылка водки. И ночь земли — вовне, — которая пахнет ночью земли. Этого достаточно. Недостаточно. Вот лист, на котором я пишу. Мне не нравится то, что я сегодня пишу. Сегодня я больше не буду писать.
Пауза.
Вспоминаю о нашей квартирной хозяйке в Воронеже: хороший человек.
ЖЕНЩИНА. Да.
МУЖЧИНА. Что ты делаешь?
ЖЕНЩИНА. Ты же видишь.
МУЖЧИНА. Да, вижу.
Пауза.
Надежда.
ЖЕНЩИНА. Да.
МУЖЧИНА. Почему ты ставишь четыре прибора?
ЖЕНЩИНА. Потому что к нам должны прийти хотя бы двое неизвестных.
МУЖЧИНА. Кто?
ЖЕНЩИНА. О, я не знаю. Кто будет за нашим столом — не знаю.
Мы здесь так далеко от всех…
МУЖЧИНА. Скажи мне, кто.
ЖЕНЩИНА. Не знаю, действительно не знаю.
Два ребенка, если тебе угодно. Я бы хотела, чтобы это было два ребенка.
МУЖЧИНА. Сентиментальность.
ЖЕНЩИНА. Ахматова и Пастернак, может быть.
МУЖЧИНА. Вместе? За нашим столом? И я — вместе с ними? Ну это абсолютный идеализм.
ЖЕНЩИНА. Тогда два милиционера, два военных, два чекиста.
МУЖЧИНА. Вот это мудро.
Пауза.
Дай им лучшие куски. Они так часто работают на холоде, эти молодцы из участка. (Смеется.)
Пауза.
Слишком много пью. Слишком много болтаю. Знаю.
ЖЕНЩИНА. Да.
Пауза.
Теперь она смеется.
Наклоняется над столом.
Приятного аппетита, ребята.
МУЖЧИНА. Товарищи.
Пауза.
Следует говорить: приятного аппетита, товарищи.
Молчание.
Скажи.
Женщина молчит.
Скажи!
ЖЕНЩИНА. Ося!
МУЖЧИНА. Скажи: товарищи, ангелы-хранители, воздушные гимнасты диалектики, еще добавочки!
Женщина, мертвенно-бледная, дрожащая, распрямляется.
ЖЕНЩИНА. Прошу тебя! Прошу тебя!
МУЖЧИНА. Я задыхаюсь! Я задыхаюсь… (Задыхается. Дышит. Пытается успокоить дыхание. Он в гневе.)
И ничего другого. Ничего между моими тяжелыми вздохами, ничего между моими словами, ничего, ничего…
Пауза.
Не надо нервничать, правда, не надо.
Сделайте еще раз для меня рискованный прыжок по ходу смысла истории, товарищи с раздвоенными-казенными-языками! Безопасный двойной прыжок с кувырком по ходу смысла истории!
Одна и та же история — ваша история.
Вот и все.
А я должен сознаться во всем: мне удалось купить на черном рынке новые туфли, но без желтых носов.
Это только Маяковский любил желтые носы…
От этого он и умер, даже он…
Пауза.
Успокаивается.
Ну, приятного аппетита, товарищи. Осталось еще много хлеба и воды, капусты и рыбы. Угощайтесь! Пожалуйста!
Пауза.
Он совершенно успокоился. Тоном рассказчика.
Двое. Один молодой, а другой менее молодой. Расселись, словно гости в кухне за столом. Разговаривают. Один из них говорит — постарше, — тот, кто постарше, всегда говорит: «Зачем давать столько вещей?
Не надо…
Вас скоро выпустят», — таким сладким-сладким голосом, даже не приторным и вовсе не неприятным, нет. Действительно сладким.
Пауза.
В первый раз их много пришло, помнишь?
Очень впечатляюще, точно настоящее развертывание революционных сил.
Теперь же они непринужденно скользили между воздухом и землей, между столом и стульями; слегка касаясь, танцевали в общем что-то очень легкое: сущие ангелы, я тебе говорю. Добрые друзья смерти.
Пауза.