с высоты двадцать первого этажа…
Разумеется, мы не могли просто так разойтись в тот вечер.
Мы, разумеется,
не могли оставить мою подругу
наедине
с ребенком.
Следовало ли заявить на нее в полицию?
Мы никак не могли решить, что же предпринять.
Может ли она объяснить свой поступок, спросил кто-то.
Она не знала.
Она сказала, что просто знала, что это нужно сделать, вот и все…
Мать не пытается беспричинно убить своего ребенка, сказал кто-то еще.
Она думала, что ее ребенок после смерти станет гораздо счастливее.
Я, вероятно, была единственной, кто хоть отчасти понял, что она имеет в виду.
Она сказала, что сделала то, что сделала, чтобы помешать
закрытию нашего предприятия.
Ей сказали это сделать,
и она это сделала.
Ей было хорошо известно, что мир, в котором мы живем, ненастоящий.
Но смириться и сидеть сложа руки она не могла.
Она сказала: да, я понимаю, странно пытаться сделать что-то в подобных условиях,
но на сегодняшний день
положение слишком тяжелое.
И снова
я, разумеется, была единственной, кто хоть приблизительно понял, о чем говорит моя подруга,
я подчеркиваю — приблизительно.
Но каким образом убийство собственного ребенка могло
помешать закрытию предприятия?
Она знала, что это единственный выход из положения, потому что ей об этом сказали.
Кто ей сказал об этом?
Ее родители…
Ее умершие родители теперь постоянно разговаривали с ней,
особенно мать…
Ее сестра была потрясена.
И что же
они ей сказали?
Они сказали, что помешать
закрытию предприятия,
можно, лишь сделав то,
что и попыталась сделать она.
Ее сестра встала и вышла из комнаты.
Не понимаю, проговорил кто-то, почему вдруг ее родители должны знать то, чего не знает никто.
Потому что они пребывают в мире истины, ведь они умерли, ответила моя подруга.
Следовательно, они всегда говорят правду.
Значит, если тебя попросят выбросить из окна родного ребенка, ты сделаешь это, не требуя никаких объяснений?
Да, сказала моя подруга,
ведь то, что говорят мне родители, — несомненная правда.
Она рассказала нам и о том, как являлись ей мертвые.
Рассказывая, она взглянула на меня,
и я покраснела.
Мне даже показалось, что она слегка подмигнула мне,
прежде чем продолжить свой рассказ.
Уверенность моей подруги поражала.
Она держалась очень спокойно,
почти безмятежно.
Я завидовала ей,
завидовала ее постоянной уверенности в себе.
Наступило
долгое молчание.
Постепенно
все начали вставать,
наверное, почувствовав необходимость немного
размяться,
потому что у всех затекли ноги,
не говоря уже об ушах.
Мы ведь сидели уже несколько часов.
Одни требовали заявить на нее в полицию,
другие говорили, что сначала нужно забрать у нее ребенка.
Мы все очень устали
и были потрясены до глубины души.
Кроме того, признаюсь, нам всем хотелось разойтись,
просто разойтись по домам.
Сестра моей подруги в последний раз попыталась убедить мальчика уйти вместе с ней, но он только плакал.
Да моя подруга его и не отпускала.
Так называемый сын моей подруги предложил присмотреть за ребенком.
Не волнуйтесь, сказал он.
Это, как мне кажется, нас немного успокоило.
Прежде чем уйти и оставить ребенка на ночь,
мы все же решили задать моей подруге последний вопрос,
а там видно будет.
Мы призвали ее хорошенько подумать
действительно ли она верит в то,
что убийство ребенка
способно помешать закрытию «Норсилора»,
а главное, собирается ли она повторить попытку?
Вот.
Нам было важно услышать, что она скажет напоследок,
во всяком случае, в тот вечер нас интересовал ее ответ на эти два вопроса.
Сначала она
долго молчала.
А затем сказала:
«Не беспокойтесь.
Это больше не повторится,
можете расходиться по домам».