ПАХАН. А на хрен нам нужны настоящие? В четырехлетнюю мелочь будешь стрелять?
ФОНАРЬ (иронизирует). Можно еще маманю замочить.
ПАХАН. А ты, блядь, не встревай.
УТЮГ. А где вы этого пацана хотите держать? Здесь?
НАЦИСТ. У меня на прицеле один подвал.
УТЮГ (издевательски). Прикольно, на куче угля, с крысами…
КЕРМИТ. Он прав, если ребенок заболеет или еще чего похуже, бабло мимо носа пролетит.
ПАХАН (Фонарю, агрессивно). Тебе что-то не нравится?
ФОНАРЬ. А если у итальянца есть охрана или собаки, ротвейлеры, тогда что? Будете в них из своих концов стрелять, пиф-паф?
ПАХАН. Не пизди. За день до этого мы все разведаем, чтоб облома не вышло.
КЕРМИТ. Можно я?
ПАХАН. Я беру малыша, он меньше в глаза бросается. (Кермиту.) Ну а ты чего можешь?
КЕРМИТ. Мы уже такое проворачивали с пацанами с нашего двора, почистили один магазин.
УТЮГ. Рыбный, что ли?
КЕРМИТ (стушевавшись). Да нет, оптовый.
УТЮГ. Пивной ларек небось? (Всем.) Так ужрались, что их всех тут же и повязали.
КЕРМИТ. Утюг, ты что, блядь, пиздишь? Получить хочешь? (Подскакивает к Утюгу, но Пахан разводит их.)
ПАХАН. Классно, если б дверь открыла его баба. Итальянец подозрительный, надо будет его сразу связать. Утюг, купишь еще скотч, только хороший.
УТЮГ. Скотч — самое оно.
ПАХАН. И ни к чему там не прикасаться. Связать родителей, рты им заклеить, чтоб не выли, и забрать мобилы на всякий. И за детеночком аккуратненько наверх.
НАЦИСТ. Говоришь, итальянец на бабле сидит?
ПАХАН. Ну, сидит, это метафора такая.
НАЦИСТ. Мета… блядь, что? То есть не лежит?
ПАХАН. Он лавэ в банке держит. Надо его заставить, чтоб все снял, только и делов. Забираешь сумку, и все.
ФОНАРЬ. Ты забыл о пацанчике.
ПАХАН. Ты чего приебываешься, новенький?
КЕРМИТ. Фонарь будет его нянчить!
ПАХАН. Нет! Блядь, если ему не нравится, пусть уебывает, больше бабла выйдет на рыло.
ФОНАРЬ. Я свою часть пожертвовал бы на часовню святого Франциска.
КЕРМИТ. Пиздишь?
ФОНАРЬ. А ты?
КЕРМИТ. Ну, не знаю… Музыкальный центр куплю.
КАБЕЛЬ. А я сваливаю.
ФОНАРЬ. Куда?
КАБЕЛЬ. В… Англию, или в Ирландию, или в Мексику, там меня предок не найдет.
НАЦИСТ. Утюг поедет в санаторий худеть.
УТЮГ. Да я себе столько жратвы куплю…
ПАХАН. Пацана продадим за границу, будут еще бабки… Можно монахам сколько-нибудь подкинуть, пусть радуются, они ничего ребята.
ФОНАРЬ. Про Телку забыли.
НАЦИСТ. Телке дадим на новое платье! Ха, ха, ха!
Затемнение.
Келья БРАТА ПАВЛА. БРАТ просматривает учебники, готовясь к завтрашним занятиям. Посреди кельи робко стоит ТЕЛКА.
БРАТ ПАВЕЛ. Ну что у тебя?
ТЕЛКА. Брат Павел, что значит спасенный?
БРАТ ПАВЕЛ перестает писать. Внимательно смотрит на ТЕЛКУ.
БРАТ ПАВЕЛ. С чего вдруг такой серьезный вопрос?
ТЕЛКА. Я хочу знать…
БРАТ ПАВЕЛ. Встречаешься с Господом лицом к лицу и можешь на Него смотреть.
ТЕЛКА. В небе?
БРАТ ПАВЕЛ. Можешь назвать это раем или Божьим домом.
ТЕЛКА. И у меня тоже есть шанс?
БРАТ ПАВЕЛ. Милосердие Божье безгранично.
ТЕЛКА. Но я… вы знаете, я плохой.
БРАТ ПАВЕЛ. Все мы грешны.
ТЕЛКА. Но не так, как я, я больше.
БРАТ ПАВЕЛ. Мне кажется, ты никого не убивал.
TEЛKA отрицательно качает головой.
БРАТ ПАВЕЛ. Ну, видишь? Ты не перерезал никому горло, не проламывал никому голову огнетушителем, не поджигал товарища…
ТЕЛКА. Я думал, я хуже всех.
БРАТ ПАВЕЛ. Почему?
ТЕЛКА. Мне все это говорили.
БРАТ ПАВЕЛ. Все?
ТЕЛКА. Ну, несколько пацанов.
БРАТ ПАВЕЛ. Несколько — это еще не все. Может, им хотелось, чтобы кто-то был еще хуже них. И выпало на тебя.
ТЕЛКА. Значит, у меня есть шанс?
БРАТ ПАВЕЛ. У всех есть шанс, и у тебя точно есть.
ТЕЛКА. Значит, я могу быть спасен?
БРАТ ПАВЕЛ. Ну, конечно!
ТЕЛКА. А как?
БРАТ ПАВЕЛ. Ну, ты должен выполнить некоторые условия…
Затемнение.
В спальне внезапно зажигается свет. Влетает запыхавшийся БРАТ ХОНОРИЙ. Все вскакивают с кроватей. БРАТ идет к кровати ФОНАРЯ.
ФОНАРЬ лежит, съежившись, весь в крови. БРАТ хватает его за руку. Тот не реагирует.
БРАТ ХОНОРИЙ. Кто это сделал? (Смотрит на окруживших его ребят.)
ФОНАРЬ лежит неподвижно. Молчит. Все смотрят на ФОНАРЯ и БРАТА ХОНОРИЯ. Тишина.
БРАТ ХОНОРИЙ. Кто это сделал? (Наклоняется к Фонарю.)
Тот открывает глаза. У него все лицо в крови.
БРАТ ХОНОРИЙ. Скажи, кто это сделал. Мы с ним разберемся.
ФОНАРЬ пробует улыбнуться.
БРАТ ХОНОРИЙ. Если ты будешь укрывать зло, мы никогда с ним не справимся.
ФОНАРЬ. Интересно, а что вы ему сделаете?
БРАТ ХОНОРИЙ. Оно будет наказано.
ФОНАРЬ смотрит на него с ненавистью. Столпившиеся вокруг ребята не сводят с ФОНАРЯ глаз.
БРАТ ХОНОРИЙ. Ну, скажи, кто это сделал?
ФОНАРЬ. Черный.
БРАТ ХОНОРИЙ. Кто это такой?
ФОНАРЬ. Черный Чел — Шварценеггер.
БРАТ ХОНОРИЙ. Шутишь?
ФОНАРЬ отрицательно качает головой.
БРАТ ХОНОРИЙ. Кто из них? (Испытующе смотрит на окружающих.)
Их лица непроницаемы, не выражают ни жалости, ни сочувствия. БРАТ поворачивается к ФОНАРЮ и смотрит на его окровавленное лицо. ФОНАРЬ отрицательно качает головой.
БРАТ ХОНОРИЙ. Здесь такого нет.
ФОНАРЬ. Есть.
БРАТ ХОНОРИЙ. Кто?
ФОНАРЬ. Есть. Он везде.
БРАТ ХОНОРИЙ. Кто?
ФОНАРЬ. Его все боятся. И вам бы надо.
В этот момент появляется БРАТ КАМИЛЬ.
БРАТ КАМИЛЬ. Что случилось?
БРАТ ХОНОРИЙ. Кто-то порезал его лезвием…
БРАТ КАМИЛЬ. Опять?
БРАТ ХОНОРИЙ. Что значит опять?
Затемнение.
Трапезная. За столом сидят четверо монахов. В центре на стуле — побритый наголо НАЦИСТ, 17 лет, состояние здоровья хорошее, психическое состояние в норме. Братья просматривают его бумаги, задают краткие вопросы.
БРАТ КАМИЛЬ. Ты сбежал из Пщинской колонии, да?
НАЦИСТ утвердительно кивает.