В зиме только и хорошего, что Новый год. Один день, а остальное — чистый отстой. В этом году была классная тусня. Каська после нее на целую неделю пропала. Даже целка Юлька оторвалась по полной. Тупая коза, мозгов ноль. Если она еще раз скопирует мои голубые волосы, получит от меня по жирной жопе. Если я что-то придумала, это мое, ясно?
Я не догоняю, на фига мать в субботу готовит. Какие дебилы еще едят бигос? Разве только в доме престарелых. Мало того, что воняет, так еще потом это есть нужно. Нет, я — пас. Мне восемнадцать лет, и харэ, я могу делать все, что хочу. Я вообще мало ем. Дайте мне бабки, и я куплю себе хавку в городе. А бигос, нет, не буду я никакой бигос.
Суббота. Я ее целую неделю ждала, и вот она. Лежу и думаю. Музыка, мать нажралась таблеток и сидит в туалете, отец опять возится со своими удочками. Как тут убьешь время до вечера? Я встала. Прошлась и снова легла. Думаю, а чё, не позвонить ли Аське?
Знаю, что не надо, знаю. Эта коза должна позвонить первой, но, блин, звоню я. Шаг навстречу. Она еще спит, но я ее разбужу, — говорит ее отец. Переживи он то, что Ася, тоже бы спал, баран. А потом поехало. Мы разговаривали часа два. Супер. Круто, что все хорошо закончилось. Через неделю мы вместе идем на балет.
У меня чутье, реально, у меня чутье. Я как увидела Ась-ку с этим чуваком, сразу поняла, что лажа. У него на лице было написано: колхоз «Прогресс», деревня «Трактор», лошара. Этот дебил думает, что если он понты кидает, то каждая телка под него ляжет. А его шузы — не доверяю я чё-то людям в начищенных туфлях. С самого начала было ясно, что где-то будет прокол.
И тут звонок от Аськи. Я не понимаю, надо же было раздуть такую историю: как будто медицина стоит на месте и не развивается? Аська стала париться. Нет месячных, а еще этот тест. Блин, Аня, я по ходу залетела, что делать, что делать? — визжит в трубку. Через полчаса я была у нее, через полчаса. Друзья познаются в беде, а я знаю, каково это, знаю.
Этого, в блестящих туфлях, как ветром сдуло, без вести пропал. Телефон отключен, даже автоответчика нет, а Аська не знает, где он живет. А где вы были всю ночь? Разговаривали в машине. Дебил безмозглый, нет слов. Две ночи мы не спали, две ночи. Что делать, что, блин, делать? Ну и потом, через два дня пошли месячные. Офигеть, как я из-за нее парилась.
Тогда мы и решили. Без базара, надо проучить козла. Мудак тупорылый, надо научить его уму-разуму и уважению к женщинам. Несколько звонков, и все дела. На районе ему лучше не показываться, парни морду начистят по полной. Ох, до чего ж я не люблю мужиков в блестящей обуви.
Я закончила разговаривать с Аськой и опять слышу эту вонь. Ну понятно, суббота, обед, мать в кухне готовит бигос, отец отмокает в ванне, реальный отстой. Каждую неделю одно и то же, каждую неделю. Если бы не эти брюки, я бы точно свалила. Незачем жить. Вынесла мусор, прошвырнулась, подумала о них, и настроение поднялось. Джинсы: золотые вставки, красные блестки. Ни у кого таких нет.
Я прямо вижу, реально вижу картину. Прихожу я в понедельник в школу, как ни в чем не бывало. Вхожу в туалет, и у всех челюсти отвисают. У всех; ведь ни у одной овцы нет таких штанов. Глупые рожи, расспросы, супер. Магазин открывается в десять, в школу к одиннадцати. Пани Йоля обещала, что никому их не продаст. Прибегаю, покупаю и могу двигать в школу. Это будет мой день.
Только есть одна проблема. Одна-единственная, вечно одна и та же — бабло. Па, дай две сотни, а? Ноль эмоций, ноль. Матери я вообще ничего не говорю. Зачем, ведь эта идиотка — безработная. У нее самой нет даже на прокладки, а все равно пыхтит от гонора. Пошла бы… пошла бы, в конце концов, хоть на какую-нибудь работу. Хоть куда-нибудь бы выходила, а не сидела все время дома. А, ладно, я же с ней поругалась и вообще не разговариваю.
Звоню Юльке. Ясен перец, не берет трубку. Конечно, кто сказал, что телефон существует для того, чтобы отвечать на звонки? Звоню Гоське, бабок нет, одолжить не может. А Госька вообще что-нибудь кому-нибудь в жизни одолжила? Последняя надежда: Лукаш. Как я это ненавижу! Мой бывший парень, дебил. Сама не знаю, какой надо быть дурой, чтобы с ним ходить. Урод.
Нет, ясно, у него есть бабки, у него всегда есть бабки. Что-что, а бабки у него есть всегда. Он говорит, что о’кей, что может, что надо поговорить, обсудить детали. И начинает пургу всякую нести: а зачем мне деньги, а когда отдам, а почему так дорого? Я фигею. Я уже вижу эту дебильную слюнявую рожу. А он торжествует, торжествует, довольный. Но, блин, штаны важнее.
Только отошла от телефона, как отец наконец выполз из ванны и к телефону — позвонить понадобилось. С кем ты столько разговариваешь? Ты знаешь, сколько это стоит? Дождешься, что я в конце концов отключу телефон. Да пошел он! Когда-нибудь он меня так достанет, что я ему все выложу — он просто офигеет. Думает, я ничего не знаю о его врачихе. Козел, урод. Я еще этим займусь: или он даст мне бабла, или я выложу все матери, и тогда посмотрим.
Автобус. Терпеть не могу ездить на тусу автобусом. Могла бы попросить Лукаша заехать за мной, но лучше уж вонючий автобус, чем его дурацкая тачка. Столько бы всего пришлось выслушать: не ешь, только ничего не ешь и не пей, я вчера чистил обивку, — блевать хочется. А о том, чтобы предок одолжил мне свой драндулет, нечего и думать. Я получила права, и что? На фига я сдавала на права?
В автобусе одни и те же морды. Весь район куда-то эвакуируется. Мудаки из девятого класса, пара знакомых и куча каких-то бритых наголо горилл. Терпеть не могу хамства. Зачем эти кретины ходят на тусовки? Есть же парни, которые ходят на футбол, но при этом нормальные, не то что эти уроды с битами. Я когда вижу такого кретина с шарфом на шее, убила бы. Отстой.
Лучше всех — моя бабушка, вот она отвязная. Сказала, что перекрасит волосы в оранжевый цвет, потому что видеть не может свою седую голову, серьезно. Она постоянно разговаривает сама с собой, но я все равно ее люблю. Она всем хочет помочь: кошкам, собакам, даже наркоманам. Дает деньги Каське Шелинской. Кася быстро скатилась: год — и уже попрошайничает у магазина. Надо будет заехать к бабуле в воскресенье и спросить, можно ли к ней переехать? А что: предки меня ненавидят, и меня от них воротит. Все будут счастливы.
В доме стало тесно. После того, что было на мой день рождения, покоя мне не дают, постоянно цепляются. Нет, ну откуда я могла знать, что они такие идиоты? Скоты, настоящие скоты. Ковер сжечь — это явный перебор. Я понимаю, я, правда, все понимаю, но чтобы выбрасывать цветы с балкона и жечь ковры, этого я уже не догоняю. Дружбаны, называется!
Так вот что было дальше в ту чертову субботу. Я выхожу из автобуса и захожу в эту дыру. Музыка, атмосферка, духотища, и первая, кого я вижу, — Моника, ну та, которая траву продает. Не то чтобы мне хотелось курнуть, я не тащусь от этого говна, но уж так мне было назначено. Она прицепилась, чтоб я купила косяк. Я ей объясняю, что не хочу, не могу, не люблю и что я спешу. Она мне на это, что у нее сегодня для меня суперскидка на супертраву. Семьдесят процентов, пятьдесят процентов, тридцать процентов. Я молчу, потому что у меня нет бабок, да и не хочу я никакой сраной травы. И тогда она меня сделала: фирма ставит, на, — дала косяк и ушла.
Судьба: если что-то должно случиться, обязательно случится. Блин, судьба, ничего больше. Против нее не попрешь. Когда-то я пошла больная на тусу. Не могла пить, даже нюхать, антибиотики, понятное дело. Камила прицепилась, просто прицепилась. Что у ее сестры, мол, девичник, и я должна выпить, иначе у ее сестры будет жизнь — говно. Один стопарик, другой, и больше я ничего не помню. Отключилась.